Мдя

Выбирать шрифт только лишь потому что тебе нравится его название, обозначающее машину для метания камней, вызывающее ассоциацию с разрушением - могу, умею, практикую.

@темы: Жизня

---

День -31

У меня есть время и я не знаю куда его деть. А еще есть ОЧЕНЬ много лени. Поясню.

Сегодня, первыми, после моего дражайшего Тихона Петровича, меня разбудили не "газовщики", а сэмэсэска, что у меня на МТС(на котором, кстати, 100 минут по РФ и 100 минут в своём регионе бесплатные) денежка ушла в минус. То есть Интуиту я позвонить не могу. Облом. Хотя будить он меня вроде не просил.

Потом пришли газовщики, я объяснила им ситуёвину, они "поржали", сказали, что таких ебанатов не мало на свете, сделали дело, забрали у меня 624 р и ушли. (Еще надо будет из этих сволочей, из-за которых авария, деньги эти выбить) Теперь у меня есть горячая вода! Юхоу! Эмоции, прстите. Вот мой собственный ремонт плиты

Мне нужно к 3м приехать на работу и отдать форму банка на кредит, чтобы они переслали в бухгалтерию и там мне её сделали, а в ЧТ выдали.

Тоооо еееесть, я сделала все дела к 12ти и мне скучно. Залипать вкакашечке - не интересно. Позвонить и разбудить Интуита - не могу, надо выходить, а мне лень. Замкнутый круг, мать его.


А теперь про то, что я прочитала и про то, что я хотела рассказать.

Сначала - о грустном. На работе возобновились тёрки между теми, кто обожает парфюмерию и сидит в облаке из духОв, и теми, кто считает, что стенки газвагена нужно поставить вокруг индивидов, а не считать их, априори, стенами здания. Вонища стоит - адская. Запахи на любой вкус. Сладкие, ядреные, цветочные, конфетные. И всё, блджать, оседают на моих многострадальных связках.

Матчасть по моей проблеме.

www.otolaryngology.ru/diseasesvocalligament/voc...
www.lorphonplus.ru/articles/article-37.html
Причина моя: ебанат врач, который не дал мне долечиться зимой и дважды выгонял меня с больничного на работу. А там я садила голос в ноль.

В итоге вся эта "музыка" оседает на моем горле и я начинаю кашлять. А потом хрипеть. На линии. В микрофон. Просто по щелчку пальцев будто. Мой нормальный голос, а на следующем слове меня заменяет пропитый грубый мужик. Зыбысь.

Битва эта пока ни к чему не привела, аргументы второй стороны: "Тут очень много противных запахов, все потеют, я не собираюсь сидеть в вони".
Какое счастье, что я оттуда всё-таки свалю. Боги, помогите мне с кредитом.

Я прочитала "Трансчеловек" Юрия Никитина и "Жареные зелёные помидоры в кафе «Полустанок» Фэнни Флэгг. С обеих ревела. Правда с последней, больше. Даже не стыдно было, что дочитывала в корпоративном автобусе. Теперь в телефоне у меня "Жук в муравейнике", а на раб.компе я читаю "Я-сингуляр".
А еще 4го у меня диплом и приезжает матушка. Да и отец там что-то мастыриться.
Боги, помогите мне с кредитом.#2

P.S. Интуит попросил две моих любимых книги из Стругацких и Никитина. Я растерялась.
Еще надо написать речь на диплом и распечатать её.

@темы: Жизня, То, что прочитала, На самом деле я очень ленивая жопа., Мясо своего вида лучше усваивается..., Девочка-катастрофа снова в игре©

---

ПРИВОРОТНОЕ

Я отравлен тобой, наверно... Околдован дурман-травой,
приворотным настоем верным мандрагоры, с твоей слезой...
Но мне нравится пить неспешно этот лунный, полночный яд,
и смотреть сквозь твою одежду, и не ведать других преград.
Я и сам бы пришёл к рассвету - есть дурманы сильнее трав,
но ты веришь в любовь, в приметы... даже если причина - яд...
Улыбаюсь и пью, колдунья... ты же веришь, что всё всерьёз -
этот сумрак и свет июля, эта россыпь девичьих слёз,
и покорность ручного волка в моих светлых стальных глазах,
и кукушка, что вдруг умолкла в этих старых, резных часах...

Я отравлен тобой, конечно... эта кожа и этот взгляд.
И я выпью до дна, неспешно, этот лунный полночный яд.
Не припомнишь, и не узнаешь кто вошёл в эту полночь в дверь -
ты легко мои сны читаешь, но не видишь кто друг, кто зверь...
Это магия летней ночи, самый древний, простой обряд -
расскажи мне чего ты хочешь, и забудь про отваров яд.
Я смотрю сквозь твою одежду, у меня самый синий взгляд...
Ты колдуешь весьма небрежно - у тебя нет пути назад.
(c) Снежный Рыцарь

@темы: Копипаста, У меня богатая фантазия и больное воображение

---

День -30

Круглая дата. И я её проспала >.>

Я в своем репертуаре

@темы: Отсчет, Жизня, Девочка-катастрофа снова в игре©

---

>^_^

Выбрать свиток!

Какой милый ответ на мой вопрос

@темы: Жизня, Моё. Не дам. Я жадная ©

---

День -29

Сегодня ужасный день. Точка.

@темы: Отсчет, Жизня

---

День -26, -27 и -28

-26
Я могла бы написать про этот день утром... Но утром я бегала сдавать диплом. Я бегала его перепечатывать, а потом он попал в руки к моему руководителю и она опять там кучу всего наизменяла и диплом я не сдала. Вечером ко мне пришла моя одногруппница со своим дипломом и я всю ночь редачила её диплом до достойного состояния. Поэтому день -26 плавно перетек в день-27 с помощью четырехчасового сна. И я опять же могла бы написать в день -27 в дневник, но когда я проснулась, я побежала опять печатать недостающие листы диплома, "окукливать" его в специальную папку с твердой обложкой, а потом подавать заявку на кредит. После чего я пришла и поняла, что я должна лечь и спать. Я не хотела спать, я была должна спать. Меня попытались разбудить в 5, когда тетенька, у которой я оформляла кредит, сказала, что мне придется делать заявку по форме банка, потому что то, что я перешла на полную ставку 2НДФЛ в полной мере не отражает, потом в 8 позвонил Интуит. Потом в 9 позвонил Интуит. В итоге я проспала до 5ти утра и пошла на работу.

И вот.

День -28.
Утром день начался более ли менее, я благополучно перебежала на странность оживленную трассу "калуга 2-центр", успела на автобус, успела на работу, всё вроде хорошо... День не предвещал ничего плохого.
Сначала я начала уточнять по поводу справки, могут ли мне такую дать на работе. Чтобы объяснить - пришлось придумать многоступенчатую ложь... А я этого очень не люблю, хоть и пришлось научиться.
Потом меня обрадовал Интуит.
Вот не сиделось ему на жопе ровно и он полез в ноосферу и у меня опять прибавилось проблем.

Потом мне начала звонить подруга хозяйки, которая доёбистая нерусская и, видимо, стаз "торгашек" у неё вбит на генном уровне. Общаться с ней - сущий ад. (чего только стоила одна её "попытка взять меня под крыло", когда она рассказывала про свою "благотворительность" и опеку над какой-то девочкой а-ля бартер: ты мне работу по дому, я тебе еду; и закончилось это всё предложением мне вымыть ей окна оО)
А то, что она мне позвонила, означает только одно - отец опять не заплатил за квартиру и она припрется капать мне на мозг об этом. И еще спрашивать, когда я съеду и почему ж я еще не замужем.
Чтобы сказать, когда я съеду, нужно позвонить отцу, который сказал, что не будет со мной разговаривать, пока я перед ним не извинюсь в очередной раз ни за что. (точнее за то, что хочу жить отдельно и самостоятельно) При этом, он позвонил мне в день -26 и пытался мне сбить планы помощи по диплому, потому что он хочет приехать переночевать и поговорить (меня уже колотило от одного того факта, что он будет на меня орать, возмущаться, а мне, блять, всё это терпеть)

Но я это разрулила, хоть это стоило мне мешочка невров.

Но апогеем вечера стало другое. Я пришла домой, приготовила себе по-быстрому поесть, поставила Тихону вариться яйцо (он любит вареный желток до усмерти) и пошла общаться с Интуитом. Прихожу на кухню - конфорка не горит и врут календари.

Я перелякалась, открываю окно, но понимаю, что газ не чувствуется. Смотрю на газовую колонку - а там огонечка нет(она всегда в режиме ожидания). "Ну охереть" - думаю я себе, и, после некоторого совещания с Интуитом, решаю позвонить соседке. Соседка сама в акуе, у неё из колонки вообще вода полилась. В итоге, она звонит в ГорГаз и оттуда приезжают газовики, которые выясняют, что в некоей 5ой квартире, ебанаты, делая ремонт, намудрили с колонкой и захуярили шланг подачи воды в трубу подачи газа. Весь дом без газа, я сижу и грею электрический чайник, чтобы помыться, время 12 ночи, а мне вставать в шесть утра на работу.

Оммммммм... Чтобы вы все, суки, сдохли... Омммммм...


P.S. Завтра отпишусь про то, что прочитала

@темы: Отсчет, Жизня, Мясо своего вида лучше усваивается..., Девочка-катастрофа снова в игре©

---

День -25

А я всё продолжаю хотеть спать. Диплом доделан. Завтра сдаю

@темы: Отсчет, Жизня, Девочка-катастрофа снова в игре©

---

День -24

Я зомби, который требует не мозгов, а СПАААТЬ...

@темы: Отсчет, Жизня

---

День -23

А еще я смотрела "Хорошо быть тихоней".
Не "потому что...", а просто мне захотелось. Мне захотелось и этот фильм лег на душу. Как Хешер в своё время. Давно смотрела, но разгребала свою личку в вк и наткнулась. Я увидела упоминание о нем в

Hikikomori

vk.com/hikkikomorii . Я часто вижу там "рецензии" на какие-нибудь фильмы. Только в тот раз я увидела, скинула себе в личку и забыла. А потом было скучно и мне подумалось "А почему бы и нет?.." Вот весь этот фильм у меня прошел с такой мыслью.
Новое для себя я не открыла, но и старого там было мало.

Завтра начнутся мои персональные пн-пт по адын штук каждое. А потом снова сб-вс. Так и живу.

P.S. Рецензия подписана, диплом почти доделан - скоро сдача и "ВСЁ!"

@темы: Отсчет, Жизня, То, что посмотрела, Старое, доброе, прошлое, На самом деле я очень ленивая жопа.

---

Невеста Тигра

Мой отец проиграл меня в карты Тигру.

Когда путешественники, приезжающие с севера, добираются до благодатных земель, где растут лимоны, их поражает какое-то странное безумие. Мы приехали из холодной страны; у себя дома мы вынуждены бороться с природой, а здесь — о! — кажется, будто наступил благословенный мир, когда лев может спокойно лежать рядом с ягненком. Все утопает в цвету; ледяной ветер не возмущает разлитой в воздухе неги. Солнце осыпает вас своими фруктовыми дарами. И смертельная, чувственная летаргия нежного Юга проникает в изголодавшийся разум, и он стонет: «Роскоши! Еще роскоши!». Но затем выпал снег, от него никуда не деться, он преследовал нас от самой России, словно летя вслед нашим саням, и в этом темном, печальном городе он наконец нагнал нас, облепив оконные стекла, как будто смеясь над отцовскими надеждами на вечное наслаждение, когда отец лихорадочно тасовал дьявольские картинки, и вены взбухали и пульсировали у него на лбу, и руки его дрожали.

Свечи роняли горячие, жгучие капли на мои обнаженные плечи. С яростным цинизмом, свойственным тем женщинам, кого обстоятельства жизни заставляют быть молчаливыми свидетельницами безумия, я наблюдала, как мой отец, распаленный отчаянием и огненной водой, которую здесь называют «граппа», пускает на ветер последние остатки моего наследства. Когда мы уезжали из России, мы владели тучными землями, синими лесами, где бродили медведи и дикие кабаны, крепостными крестьянами, пшеничными полями, фермами, у нас были любимые мною лошади, белые ночи прохладного лета, фейерверки северного сияния. Каким тяжким бременем, наверное, были для него все эти владения, ибо, разоряя себя, он хохотал, словно это доставляло ему неизъяснимую радость; ему так хотелось отдать все Тигру.

Каждый, кто приезжает в этот город, должен сыграть в карты с «великим сеньором»; желающих немного. Никто не предупредил нас об этом в Милане, а может, они и предупреждали, да только мы не поняли — возможно, виноват мой хромающий итальянский, а может, странный местный диалект. На самом деле я сама высказалась в пользу этого уединенного провинциального городка, который вышел из моды лет двести назад, ибо он не мог, по иронии судьбы, похвастать ни одним казино. Мне было невдомек, что ценой, которую придется платить за тихий декабрьский постой, станет игра с Милордом.
Час был поздний. Холодная сырость этого места пронизывает камни, проникает в ваши кости и губчатую сердцевину ваших легких; она дрожью прокралась в нашу маленькую гостиную, куда Милорд прибыл, чтобы поиграть в карты в столь необходимом для него уединении. Да и кто мог отказаться от такого приглашения, которое его слуга принес к нам на квартиру? Разумеется, только не мой распутный отец; в зеркале над столом я видела отражение его безумной страсти, моего безучастия, догорающих свечей, полупустых бутылок, вздымавшейся и опускавшейся волны цветных карт, неподвижной маски, полностью скрывавшей лицо Тигра, оставляя видимыми лишь его желтые глаза, взгляд которых блуждал между раскладом карт в его руке и мною.

«La Bestia!» — сказала наша хозяйка, боязливо вертя в руках конверт с его огромным гербом, изображающим вставшего на дыбы тигра; при этом лицо ее выражало то ли страх, то ли удивление. Но я не могла спросить у нее, почему они называют хозяина этих мест La Bestia — может, это как-то связано с его геральдическим символом? — поскольку говорила она на таком вязком и гнусавом местном диалекте, что в ее речи я не могла разобрать ни слова, за исключением того, когда, увидев меня впервые, она сказала: «Che bella!»

С тех пор как научилась ходить, я всегда была красоткой, с моими гладкими каштановыми локонами и розовыми щечками. К тому же я родилась в Рождество — моя английская няня называла меня своей «рождественской розой». Крестьяне же говорили: «Вылитая мать», — и крестились, отдавая дань уважения покойнице. Моей матери недолго суждено было цвести; не поскупившись на приданое, родители выдали ее замуж за такого нерадивого отпрыска русского дворянства, что вскоре она умерла, не выдержав его страсти к азартным играм, хождения по проституткам и истерических раскаяний.
Только войдя, Тигр подарил мне розу, достав ее из петлички своего безупречного, хотя и несколько старомодного фрака, в то время как лакей отряхивал снег с его черного плаща. Пока отец с величественным размахом завершал свой путь к полному разорению, мои нервные пальцы лепесток за лепестком рвали в клочья эту белую, неестественную для зимы розу.

Местность тут унылая, замкнутая в себе; пасмурный, бесцветный пейзаж, туманный пар над мрачными водами реки, куцые, приземистые ивы. И страшный город: мрачная главная площадь — пьяцца, которая идеально подходит разве что для публичных казней, и нависшая над нею неуловимая, зловещая тень церкви, смахивающей на коровник. Приговоренных к смерти здесь когда-то вывешивали в железных клетках на городских стенах; здешним людям легко дается жестокость, у них у всех близко посаженные глаза и тонкие губы. Скудная еда: политые оливковым маслом макароны, вареная говядина с соусом из горьких трав. Везде царит гробовая тишина, жители кутаются от холода, так что их лица невозможно разглядеть. Кроме того, все вам лгут, все вас обманывают: владельцы гостиниц, извозчики — все до единого. Боже, как они нас обирали!

Предательский юг: вам кажется, здесь никогда не бывает зимы, но вы забываете, что приносите зиму с собой.

Мои ноздри все более раздражал дурманящий запах, который исходил от Милорда, это был чересчур сильный для столь небольшой квартиры и такой маленькой комнаты аромат багряной виверры. Наверное, он купается в благовониях, пропитывает ими рубашки и исподнее белье; каков же должен быть его собственный запах, если он так усиленно его скрывает?

Я никогда не видела, чтобы такой большой человек был в то же время таким плоским, несмотря на необычную элегантность Тигра, одетого в старомодный фрак, который, судя по виду, был куплен в те далекие годы, когда Тигр еще не стал добровольным затворником; он не стремится угнаться за временем. В его фигуре чувствуется грубая нескладность, происходящая от его неповоротливости и громадного роста; в его внешности есть какая-то странная сдержанность — как будто он борется с самим собой, чтобы стоять прямо, хотя гораздо охотнее ходил бы на всех четырех. Он опровергает наши жалкие человеческие потуги к достижению богоподобного, хотя и искаженного образа; только издали вы не заметите существенного отличия Тигра от обычного человека, хотя он скрывается под маской с искусно нарисованным красивым человеческим лицом. О да, красивым лицом; но черты его слишком правильны и симметричны, чтобы быть совершенно человеческими: одна половина этой маски является зеркальным отражением другой ее половины, чересчур совершенным, сверхъестественным. Кроме того, он носит парик, фальшивые волосы, перевязанные на затылке лентой, какие можно видеть на старинных портретах. Строгий широкий галстук, заколотый жемчужной булавкой, прячет его шею. А бежевые лайковые перчатки, казалось, с трудом прикрывают огромные и нескладные руки.

Он похож на балаганную куклу, сделанную из папье-маше, с волосами из пакли; и однако в картах он обладает дьявольской ловкостью.

Когда он склоняется над своими картами, его голос из-под маски разносится далеким эхом, к тому же в разговоре он так ужасно заикается, что только понимающий его лакей может перевести эту речь, словно хозяин — всего лишь неуклюжая кукла, а лакей — чревовещатель.

Фитиль упал в растопленный воск, свечи оплыли. К этому времени моя роза уже растеряла все свои лепестки, а отец тоже растерял всё до последнего.

— Всё, кроме девушки.

Азартные игры — это болезнь. Отец сказал, что любит меня, и тем не менее поставил свою дочь на карту. Он развернул их веером; в зеркале я увидела загоревшуюся в его глазах безумную надежду. Ворот его рубашки был расстегнут, волосы — всклокочены и стояли дыбом, у него был страдальческий вид человека, опустившегося до последней ступени разврата. От старых стен веяло резкими сквозняками, мне было так холодно, как никогда не бывало даже в России самой холодной русской ночью.

Дама, король, туз. Я видела их в зеркале. О, я знала: он был уверен, что не может меня проиграть; кроме того, вместе со мной он отыграл бы все, что до этого потерял: одним махом вернул бы все растраченные семейные богатства. К тому же, почему бы не выиграть в придачу и загородный фамильный палаццо Тигра, и его огромные доходы, и его земли по берегам реки, и его ренты, и сундуки с сокровищами, и полотна Мантеньи, Джулио Романо, солонки работы Бенвенуто Челлини, титулы… сам город.

Не думайте, что отец оценил меня меньше, чем в королевское состояние; но стоила я для него не больше, чем это королевское состояние.

В гостиной стоял адский холод. И мне — уроженке сурового севера — показалось, что на карту поставлена не моя плоть, а душа моего отца.

Мой отец, конечно же, верил в чудеса; а какой азартный игрок в них не верит? Разве не в погоне за таким чудом приехали мы сюда из страны медведей и звездопадов?

И мы балансировали на грани.

Тигр зевнул и выложил три оставшихся туза.

дальше...

Равнодушные слуги неслышно, словно на колесах, проскользнули в комнату и одну за другой погасили свечи. При взгляде на слуг казалось, будто ровным счетом ничего не произошло. Они слегка недовольно зевали: ночь была на исходе. Мы не дали им спать. Слуга Тигра принес его плащ. Посреди всех этих приготовлений к отъезду мой отец сидел за столом, недвижно глядя на разложенные перед ним предательские карты.

Слуга Тигра твердо сообщил мне, что лакей заедет за мной и моими вещами завтра в десять, дабы препроводить меня в палаццо Тигра. Capisco? Я была настолько поражена, что едва ли мне было вполне capisco; он терпеливо повторил мне приказ. Это был странный, худой, юркий человечек, который шагал, неровно подпрыгивая на косолапых ногах, обутых в смешные остроносые туфли.

Если раньше лицо отца было огненно-красным, то теперь он стал бледен как снег, залепивший оконное стекло. В глазах его стояли слезы: еще немного, и он расплачется.

— «Как дикарь», — сказал он; ему всегда нравились красивые слова. — «Который поднял собственной рукою И выбросил жемчужину, ценней, Чем край его…» Я потерял мою жемчужину, мою бесценную жемчужину.

При этих словах Тигр издал вдруг ужасный рев — что-то среднее между ворчанием и рыком; свечи всколыхнулись. Расторопный слуга со строгим лицемерием, не моргнув глазом, перевел: «Мой хозяин говорит: если вы так беззаботно относитесь к своим сокровищам, будьте готовы расстаться с ними».

Когда они уходили, слуга одарил нас поклоном и улыбкой, которыми не мог нас наградить его хозяин.

Я смотрела на падающий снег, пока перед самым рассветом он не перестал; установились крепкие морозы, и следующее утро было ослепительным, как сверкающий клинок.

Элегантная, хотя и несколько старомодная карета Тигра была черной, как катафалк, с запряженным в нее лихим вороным мерином, который выпускал пар из ноздрей и переминался на утоптанном снегу с такой живой горячностью, что у меня проснулась надежда на то, что еще не весь мир, подобно мне, закован в лед. Я всегда немного склонялась во мнении в пользу Гулливера, который считал, что лошади лучше, чем мы, люди, и в тот день, представься мне такая возможность, я была бы рада отправиться с ним в страну гуигнгнмов.

Лакей восседал на козлах в изящной, расшитой золотом черной ливрее, сжимая в руке — вот неожиданность! — букет проклятых хозяйских белых роз, как будто подаренные цветы могли примирить женщину с любым унижением. С невероятной легкостью он спрыгнул на землю и церемонно передал их в мою неохотно протянутую руку. Распустивший нюни отец просит у меня розу в знак того, что я простила его. Ломая стебель, я колю шипом палец, и отец получает от меня розу, испачканную в крови.

С до странности нескрываемым подобострастием лакей присел на корточки, чтобы подоткнуть под меня покрывало, настолько забыв при этом приличия, что озабоченно почесал своим неимоверно гибким указательным пальцем голову под напудренным париком, наградив меня при этом, как говаривала моя старая няня, «насмешливым взглядом», в котором сквозила ирония, лукавство и капелька презрения. А жалость? Никакой жалости. Глаза у него были влажно-карие, лицо изрезано морщинами, а в глазах — невинное лукавство постаревшего младенца. У него была несносная привычка все время бормотать себе под нос, укладывая принадлежащие хозяйскому трофею чемоданы. Я задернула шторки, чтобы не видеть отцовского прощания; моя злоба была острой, как осколок стекла.

Проиграть меня Тигру! Но в чем именно, задавала я себе вопрос, состоит его звериная сущность? Моя английская няня однажды рассказывала мне о человеке-тигре, которого она видела в Лондоне, когда была еще маленькой; она хотела напугать меня, чтобы я стала вести себя хорошо, потому что я росла маленькой дикаркой, и усмирить меня она не могла никакими кнутами и пряниками. Если ты не перестанешь докучать служанкам, моя красавица, человек-тигр придет и заберет тебя. Она говорила, что его привезли с Суматры, из Индии; его нижние конечности были целиком покрыты шерстью, и только голова и плечи его были человеческими.

И все же Тигр всегда носит маску; не может быть, чтобы его лицо выглядело так же, как мое.

Однако человек-тигр, несмотря на свою волосатость, мог держать в руке стакан с элем и выпить его, как добрый христианин. Она сама видела, как он это делал в таверне «Георгий» у Аппер-Мурфилдз, когда была такой же маленькой, как я, и так же шепелявила и ковыляла. Потом она начинала тосковать о Лондоне, который находился где-то далеко-далеко за Северным морем. Но если эта маленькая леди не будет хорошей девочкой и не станет есть борщ, то человек-тигр наденет свой широкий черный дорожный плащ, подбитый мехом, такой, как у твоего папы, одолжит у Лесного Царя его быстрого как ветер коня и примчится сквозь тьму прямо в детскую комнату, и…

Верно, моя красавица! И проглотит тебя, не жуя!

Как я тогда кричала от радостного ужаса, наполовину веря в ее историю, наполовину зная, что няня просто меня дразнит. И еще я знала нечто такое, чего не могла ей сказать. В нашей глухой деревне, где девушки-служанки с хихиканьем посвящали меня в тайны того, что делает бык с коровами, я слышала рассказы о дочери извозчика. Только тс-с-с, не проговорись своей няньке, что мы тебе про это рассказали; ну кому могла понадобиться эта дочка извозчика: с заячьей губой, косоглазая, страшная как смертный грех! Однако, к ее стыду, живот у нее стал набухать, так что все конюхи вокруг жестоко над нею подсмеивались, и поговаривали, что это ее медведь обрюхатил: сын родился в шерсти и со всеми зубами — верный признак. Но когда он вырос, то стал хорошим пастухом, хотя и жил бобылем в избушке на краю деревни; он умел заставить ветер дуть, куда он захочет, и распознавал, из каких яиц вылупятся курочки, а из каких — петушки.

Однажды удивленные крестьяне притащили моему отцу череп с двухвершковыми рогами на макушке и ни за что не желали возвращаться на поле к своим плугам, пока с ними не пошел священник; потому что челюсть у этого черепа была человечьей!

Бабушкины сказки, детские страхи! Вспоминая в последний день своего детства былые суеверные чудеса, я прекрасно понимала, почему так уютно лелеяла это беспокойное возбуждение. Ибо теперь я знала, что единственным моим капиталом была моя собственная шкура, и сегодня мне предстоит сделать первое деловое вложение.

Город остался уже далеко позади, и теперь мы ехали по широкой и плоской заснеженной пустыне, где попадались лишь изуродованные куцые ивы, низко склонявшие свои пушистые кроны над застывшими канавами; горизонт растворялся в тумане, и от этого небо казалось таким низким, что мы едва не касались его головами. И насколько хватало глаз — ни одной живой души. Каким скудным и сиротливым выглядел зимой этот иллюзорный рай, когда холод погубил все его плоды! И мои нежные розы тоже успели завять. Я открыла дверь кареты и швырнула мертвый букет в морщинистую и заледенелую дорожную грязь. Внезапно налетел резкий, пронизывающий ветер и засыпал мое лицо сухим, колючим снегом. Туман немного рассеялся, так что я уже могла разглядеть впереди скопление полузаброшенных домов из простого красного кирпича, складывающихся в нечеловеческих размеров цитадель его палаццо, похожую на гигантскую ловушку.

Это был целый мир без единого признака жизни, как выжженная планета. Я поняла, что за деньги Тигр покупал не роскошь, а уединение.

Маленькая вороная лошадка послушно протрусила через фигурные бронзовые ворота, которые были открыты нараспашку, словно двери какого-нибудь сарая, лакей помог мне выйти из кареты, и я ступила на потрескавшиеся каменные плиты огромного зала, где пахло душистым теплом конюшен, сладким ароматом сена и резким духом конского навоза. Под высокой крышей, на стропилах которой еще остались струпья прошлогодних ласточкиных гнезд, раздалось нестройное ржание и мягкий топот копыт; дюжина изящных конских морд оторвались от своих кормушек и, насторожив уши, повернулись в нашу сторону. Тигр приучил своих лошадей обедать в настоящей столовой. Стены весьма уместно были расписаны фресками, на которых изображались кони, собаки и люди в лесу, где на ветвях одновременно росли и плоды, и цветы.

Лакей вежливо тронул меня за рукав. Милорд ожидает.

Повсюду через разбитые окна и настежь распахнутые двери проникал ветер. Мы поднимались по лестницам все выше и выше, и наши шаги гулко отдавались на мраморном полу. Через арки и распахнутые двери я видела под сводчатыми потолками анфилады комнат, которые, как вереница китайских шкатулок, переходили одна в другую в бесконечных закоулках этого замка. Единственными, кто находился в движении, были он, я да ветер; вся мебель была укрыта пыльными покрывалами, канделябры — окутаны кисеей, картины — сняты со своих крюков и прислонены лицевой стороной к стене, как будто хозяин не мог выносить их вида. Дворец выглядел так, словно бы владелец собирался съезжать или, наоборот, так и не смог толком здесь обосноваться; Тигр предпочел жить в необитаемом месте.

Лакей бросил на меня успокаивающий красноречивый взгляд своих карих глаз, однако в этом взгляде было столько странной надменности, что он меня ничуть не успокоил, и поковылял впереди на своих кривых ногах, тихо бормоча что-то себе под нос. Высоко подняв голову, я последовала за ним; но, несмотря на всю мою гордость, на сердце у меня лежал камень.

Милорд живет в самой высокой башне на вершине дома, в маленькой, душной и темной каморке; днем ставни в ней всегда закрыты. Когда мы добрались до этой каморки, я едва могла перевести дух и ответила на его молчаливое приветствие таким же молчанием. Улыбаться я не хочу. А он — не может.
В своем редко нарушаемом уединении Тигр носит одежды турецкого покроя: просторный темно-пурпурный, с золотым шитьем по вороту халат, ниспадающий до самого пола и скрывающий его ноги. Ножки кресла, на котором он восседает, украшены когтями. Руки он прячет в широких рукавах. Совершенство его искусственного лица наводит на меня ужас. В небольшом камине горит неяркий огонь. Порывистый ветер колотится в ставни.

Лакей негромко кашлянул. На него возложена деликатная обязанность передавать мне пожелания своего хозяина.

— У моего хозяина…

В камине прогорело полено. В этой жуткой тишине треск прозвучал настолько громко, что лакей осекся, потерял нить своей речи и начал заново.

— У моего хозяина желание лишь одно.

Густой, тяжелый, дикий аромат, которым Милорд насквозь пропитал себя прошлым вечером, окутывал нас со всех сторон, витиеватым голубым дымком поднимаясь над драгоценной китайской курильницей.

— Он только желает, чтобы…

Но, видя мое равнодушие, лакей заторопился, его ироническое хладнокровие куда-то улетучилось, ибо желание хозяина, каким бы тривиальным оно ни было, все же должно звучать непомерно дерзко в устах слуги, и его роль посредника явно доставляла ему немало смущения. Он запнулся, сглотнул и наконец исхитрился вьщать бессвязную словесную тираду:

— Единственное желание моего хозяина — узреть молодую красивую леди в обнаженном виде, без платья, и то всего лишь один раз, после чего ее вернут отцу целой и невредимой вместе с банковскими поручениями на сумму, которую он проиграл моему хозяину в карты, а также многочисленными приятными подарками, такими как меха, драгоценности и лошади…

Я осталась стоять. В течение всей беседы я смотрела в глаза, прятавшиеся под маской, которые теперь избегали моего взгляда, словно — к его чести — ему и самому было стыдно собственной просьбы, хотя она была произнесена вместо него его глашатаем. Agitato, molto agitato, лакей стал заламывать свои руки в белых перчатках.

— Desnuda…

Я не верила собственным ушам. У меня вырвался какой-то пронзительный, грубый хохот; ни одна юная госпожа так не смеется! — с упреком говаривала мне моя старая нянька. Но я смеялась. И смеюсь. Услыхав раскатистый хохот моего безжалостного веселья, лакей, смятенно пританцовывая, попятился назад, в безмолвной, укоряющей мольбе перебирая пальцами, как будто пытаясь выкрутить их совсем.

Я почувствовала, что должна ответить ему на таком изысканном тосканском диалекте, на какой только способна.

— Вы можете поместить меня в комнате без окон, сэр, и обещаю — ради вас я задеру юбку до самой талии. Но мое лицо при этом должно быть закрыто покрывалом, чтобы его не было видно; только покрывало должно быть достаточно легким, чтобы я не задохнулась. Таким образом от макушки до талии я буду полностью закрыта, и никакого света. Вы сможете посетить меня один раз, сэр, и только один. После этого меня должны отвезти прямо в город и оставить на центральной площади, напротив церкви. Если хотите дать мне денег, я с радостью их приму. Но я настаиваю, чтобы вы дали мне ровно столько, сколько при данных обстоятельствах вы дали бы любой другой женщине. Однако если вы не пожелаете делать мне подарков, это ваше личное право.

И какое же я испытала удовлетворение, увидев, что все же задела Тигра за живое! Ибо едва лишь сердце успело стукнуть чертову дюжину раз, как в уголке его спрятанного под маской глаза блеснула и набухла одна-единственная слеза. Слеза! Слеза, как я надеялась, стыда. Какое-то мгновение она дрожала на краешке нарисованной щеки, а потом скатилась вниз и звонко упала на плиточный пол.

Лакей, вереща и кудахча себе под нос, поспешно вывел меня из комнаты. Вслед за нами в холодный коридор клубами выплыло сизое облако из курильницы его хозяина и растаяло, подхваченное ветром.

Для меня была приготовлена камера, настоящая тюремная камера — без окон, без воздуха, без света, в самом чреве дворца. Лакей зажег для меня лампу; из темноты проступили очертания узкой кровати, черного буфета, украшенного резными фруктами и цветами.

— Я совью из простыни петлю и повешусь, — произнесла я.
— О нет, — сказал лакей, глядя на меня своими огромными глазами, в которых вдруг засветилась грусть. — Нет, не повеситесь. Вы ведь честная женщина.

А он-то что делает в моей комнате, эта дерганая карикатура на человека? Он что, будет моим надсмотрщиком, пока я не покорюсь капризам Тигра или пока Тигр не исполнит моей прихоти? Неужели я до такой степени опустилась, что не могу даже иметь служанку? Словно в ответ на мой невысказанный вопрос лакей хлопнул в ладоши.

— Это чтобы скрасить вам одиночество, мадам… За дверью буфета — стук и щелканье; дверь отворяется, и из буфета выкатывается опереточная субретка с гладкими завитками каштановых локонов, розовыми щечками, голубыми вращающимися глазами; я не сразу узнаю ее в этой маленькой шапочке, белых носочках, шуршащих нижних юбках. В одной руке у нее зеркальце, в другой — пудреница, а вместо сердца вставлена музыкальная шкатулка; субретка со звоном подкатывается ко мне на своих маленьких колесиках.
— В этом доме нет ничего живого, — сказал лакей.

Моя служанка остановилась, поклонилась; из небольшой прорези в ее корсаже торчала ручка ключа. Это чудо-машина, самый тонкий в мире механизм, замысловатая система веревочек и блоков.

— Мы отказались от слуг, — сказал лакей. — Вместо этого ради пользы и удовольствия мы окружили себя их подобиями и нашли это не менее удобным, чем прочие любезные господа.

Мой заводной двойник остановился передо мной, зубчатые колесики в ее чреве исполняли при этом старинный менуэт XVII века, а рот был раздвинут в ярко-розовой нахальной улыбке. Клик, клик — она поднимает руку и деловито обсыпает мои щеки розовой меловой пудрой, от которой у меня начинается кашель, и тычет в меня своим зеркальцем.

Но в этом зеркале я вдруг увидела не себя, а своего отца, как будто, приехав во дворец Тигра в уплату отцовских долгов, я надела его лицо. О чем же ты все еще плачешь, самообольщающийся осел? И к тому же пьяный. Он залпом осушил стакан граппы и швырнул им в стенку.

Увидев мой изумленный испуг, лакей отобрал у меня зеркало, подышал на него, протер своим кулаком, затянутым в лайковую перчатку, и вернул мне. На сей раз я увидела только себя, изможденную после бессонной ночи и настолько бледную, что румяна моей служанки пришлись мне весьма кстати.

Я услышала звук поворачиваемого в тяжелой двери ключа и топот шагов лакея, сбегающего по каменным ступеням лестницы. Тем временем мой двойник продолжала пудрить воздух, исполняя все ту же тренькающую мелодию, однако, как оказалось, ее неутомимости тоже был предел. Вскоре ее пудрящие движения стали более вялыми, стук железного сердца начал устало затихать, музыкальная шкатулка все сбавляла и сбавляла обороты, пока мелодия не стала совсем неразборчивой, ноты падали уже как отдельные капли дождя, и наконец она застыла на месте, словно внезапно ее одолел сон. Когда она заснула, мне ничего не оставалось делать, как последовать ее примеру. Я повалилась на узкую кровать как подкошенная.

Прошло какое-то время, но сколько, я не могла сказать; затем меня разбудил лакей, который принес рогалики с медом. Я оттолкнула от себя поднос, но лакей решительно поставил его рядом с ночной лампой, взял с него небольшую шагреневую коробочку и протянул мне.

Я отвернулась.

— О миледи!

В его надтреснутом писклявом голосе звучала такая боль! Он ловко открыл золотую застежку: на алом бархате лежала одна-единственная бриллиантовая серьга, чистая как слеза.

Я захлопнула коробочку и швырнула ее в угол. Это внезапное и резкое движение, наверное, потревожило механизм куклы; словно бросая мне упрек, она вскинула руку, испустив при этом в непристойном тембре пару тактов какого-то гавота. И снова застыла.

— Отлично, — произнес потерявший терпение лакей. И сообщил, что мне снова настало время повидаться с моим хозяином. Он не позволил мне. даже одеться и причесаться. Во дворце было так мало естественного света, что я никак не могла взять в толк, ночь сейчас или день.

Казалось, с тех пор, когда я в последний раз видела Тигра, он не сдвинулся с места ни на дюйм; он восседал в своем огромном кресле, спрятав руки в рукава, а воздух был таким же тяжелым, как и прежде. Спала ли я час, ночь или месяц, его каменное спокойствие и этот спертый воздух оставались неизменными. Благовонный дымок поднимался из курильницы, рисуя в воздухе все тот же замысловатый росчерк. В камине горел все тот же огонь.
Обнажиться перед тобой, как какая-нибудь балерина? И это все, чего ты от меня добиваешься?

— Вид обнаженной молодой девушки, которую не видел еще ни один мужчина… — запинаясь, ответил лакей.

Какая жалость, что я не валялась на сеновале с каждым парнем из отцовского поместья — уж это избавило бы меня от унизительной сделки! Он хотел столь немного, и потому-то я не могла ему этого дать; и Тигр понимал меня без всяких слов.

Из его второго глаза показалась слеза. И вдруг он зашевелился; он обхватил карнавально-картонную голову с копной фальшивых волос, перевязанных ленточкой, своими так называемыми руками; он выпростал эти, скажем так, руки из рукавов, и я увидела мохнатые лапы и когти, острые как ножи.

Скатившаяся слеза упала на шерстистую лапу и заблестела. И еще долгие часы я слушала в своей комнате, как он ходит туда и обратно за дверью.

Когда лакей снова явился с маленьким подносом для писем, я получила пару бриллиантовых серег чистейшей воды; я зашвырнула коробочку в тот же угол, где уже валялась первая серьга. Лакей огорченно запричитал, но больше не предлагал мне снова отправиться к Тигру. Вместо этого он чарующе улыбнулся и доверительно сообщил:

— Мой хозяин сказал: пригласи молодую леди прогуляться верхом.
— Как это?

Он живо изобразил конский галоп и, к моему изумлению, фальшиво пропел своим надтреснутым голосом:

— Скорей, скорей, мы едем на охоту!
— Но я убегу и поскачу в город.
— О нет, — сказал он. — Вы ведь честная женщина.

Он хлопнул в ладоши, и моя служанка защелкала и зазвенела, изображая подобие жизни. Она подкатилась к шкафу, из которого сама вышла, и, запустив в него свою синтетическую руку, достала оттуда мой наряд для верховой езды. Ну надо же! Мой собственный костюм для верховой езды, который я оставила в сундуке, стоящем на чердаке загородного дома неподалеку от Санкт-Петербурга, дома, который мы потеряли давным-давно, еще раньше, чем отправились в это безумное странствие к берегам жестокого Юга. Либо это действительно был тот самый костюм, который сшила для меня моя старая няня, либо его безупречно точная копия, воспроизводившая все вплоть до оторванной пуговицы на правом рукаве и рваного подола, прихваченного булавкой. Я вертела этот заношенный костюм в руках, пытаясь найти разгадку. Дверь комнаты задрожала от ветра, гулявшего по всему дворцу; может, северный ветер подхватил мою одежду и принес сюда, через всю Европу? У меня дома сын медведя мог управлять ветрами по собственному хотению; какое чудо могло сравнять между собой этот дворец и дремучие леса? Или же мне следовало принять это как доказательство того, о чем постоянно твердил мой отец: если у тебя есть деньги, возможно все?

— Скорей, — уже подмигивая, торопил лакей, вероятно очарованный моим видом, в котором смешивалось удовольствие и удивление.

Механическая служанка протянула мне жакет, и я словно нехотя позволила надеть его себе на плечи, хотя мне безумно не терпелось выйти на свежий воздух, оказаться подальше от этого мрачного места, пусть даже и в такой компании.

Яркий солнечный свет проник через двери зала; я увидела, что наступило утро. Наши лошади, оседланные и взнузданные, смирные как овечки, уже ждали нас, нетерпеливо выбивая копытами искры из брусчатой мостовой, пока их сородичи в стойле лениво бродили между кормушками, переговариваясь на своем беззвучном лошадином языке. Пара голубей, нахохлившихся от холода, с важным видом расхаживала по двору, склевывая кукурузные зерна. Вороной меринок, доставивший меня сюда, приветствовал меня заливистым ржанием, которое гулким эхом разнеслось под туманными сводами крыши, и я поняла, что этот конь предназначался мне для прогулки.

Я всегда обожала лошадей, этих благороднейших животных: сколько нежной ранимости в их умных глазах, сколько сдержанной мощи в их напряженных крупах. Я нежно потрепала своего вороного друга по холке, и в ответ на мое приветствие он благодарно чмокнул меня в лоб мягкими губами. Маленький лохматый пони, которого с цирковой лихостью оседлал лакей, тыкался носом в нарисованную траву под копытами нарисованных на стене лошадей. И наконец сам Тигр, закутавшийся в черный, подбитый мехом плащ, вскочил на величавую серую кобылу. Он явно не привык к верховой езде: в лошадиную гриву он вцепился, как хватается за любое бревнышко моряк, потерпевший кораблекрушение.

Утро было холодное, но ослепительно яркий свет зимнего солнца резал глаза. Вокруг нас стелилась поземка, как будто мой огромный неразговорчивый спутник в маске держал ветер под своим плащом и выпускал наружу по собственной прихоти: ветер трепал конские гривы, но не мог рассеять туманов в низинах.

Вокруг нас простирался унылый пейзаж, окрашенный в печальные, серовато-коричневые зимние тона, а до самой реки тянулись мрачные болота. И те же обезглавленные ивы. Порой с безутешным криком заложит вираж какая-нибудь хищная птица.

Понемногу мной начало овладевать глубокое ощущение странности. Я знала, что оба моих спутника — и лакей с обезьяньими ужимками, и его хозяин, чьим голосом он служил, этот обладатель когтистых передних лап, который был в сговоре с ведьмами, жившими где-то на финской границе и выпускавшими ветра из своих платков, развязывая узелки, — оба моих спутника были совсем не похожи на остальных людей. Я знала, что они живут сообразно иной логике, нежели та, которой руководствовалась я до тех пор, пока отец благодаря своей человеческой беспечности не отдал меня диким зверям. Мысль об этом все еще пугала меня, но, скажем так, уже не слишком… Я была молодой девушкой, девственницей, и поэтому мужчины не считали меня разумной так же, как они неразумно отказывали в рациональности всем, кто не мыслит в точности как они сами. И если в окружавшей меня дикости и запустении я не видела ни одной живой души, то и среди нас шестерых — коней и всадников — никто не мог бы похвастать наличием у него души, ибо все лучшие религии на земле категорически утверждают, что ни животным, ни женщинам Бог не дал той хрупкой и эфемерной субстанции, когда открыл врата рая и вышвырнул оттуда Еву со всеми ее присными. Так что хотя я и не стану утверждать, будто, пробираясь через тростниковые заросли вдоль реки, была погружена в метафизические рассуждения, однако я несомненно размышляла о своем положении, о том, как меня продают и покупают, передают из одних рук в другие. А та механическая девушка, которая пудрила . мне щеки: разве я, живя среди людей, не была наделена той же искусственностью, какой наделил ее кукольный мастер?

И все же, что касается истинной сущности того когтистого чародея, который скакал на своей бледно-серой лошади, напоминая мне своей посадкой леопардов Кубла-хана, умевших охотиться верхом, — об этой сущности я не имела ни малейшего представления.

Мы подъехали к реке, разливавшейся так широко, что не видно было другого берега, и такой студеной, что воды ее казались совсем недвижными. Кони опустили морды попить воды. Лакей прочистил горло, приготовившись говорить; мы находились в совершенно уединенном месте, окруженные голыми зарослями камыша, тростниковыми стенами.

— Если ты не позволишь ему посмотреть на тебя обнаженной…

Я отрицательно покачала головой…

— … тогда готовься увидеть обнаженным моего хозяина.

Волна с замирающим вздохом набегала на прибрежную гальку. Мое самообладание вдруг покинуло меня; я очутилась на грани паники. Мне казалось, я не вынесу его вида, кем бы он ни был. Кобыла подняла мокрую морду и пристально посмотрела на меня, словно подбадривая. У моих ног снова разбилась о берег волна. Я была далеко от дома.

— Ты, — сказал лакей, — должна.

Увидев, как страшится он моего возможного отказа, я кивнула.

Тростник склонился до земли от внезапного рыкающего порыва ветра, который принес с собой тяжелый запах, служивший хозяину камуфляжем. Пока Тигр снимал маску, лакей заслонял его от меня плащом. Лошади встревожились.

Тигр никогда не ляжет рядом с ягненком; он не признает никаких договоров, кроме обоюдных. Ягненок должен научиться охотиться вместе с тиграми.
Огромная дикая кошка, чья рыжевато-желтая шкура была разрисована буйными полосами цвета жженого дерева. Его выпуклая, тяжелая голова так ужасна, что ее нельзя не прятать. Какие великолепные мускулы, какая мягкая походка. И испепеляющая страстность его глаз, похожих на два солнца.
Я почувствовала, как в груди моей все разрывается, словно в какой-то чудесной муке.

Лакей сделал движение вперед, собираясь снова прикрыть наготу своего хозяина, ведь девушка уже достаточно насмотрелась, — но я сказала: «Нет». Тигр сидел спокойно, как геральдический зверь, связанный договором, который он заключил со своей свирепой натурой, о том, что не причинит мне никакого вреда. Он был гораздо крупнее, чем я могла себе вообразить. По сравнению с теми бедными несчастными тварями, которых я видела однажды в царском зверинце в Санкт-Петербурге: золотой огонь в их глазах угас и зачах в плену далекого Севера. Ничто в его облике не напоминало мне о человеке.

И тогда, дрожа, я расстегнула свой жакет, дабы показать, что не причиню ему вреда. Я делала это немного неловко и краснела, потому что еще ни один мужчина не видел меня обнаженной, а я была гордой девушкой. Только гордость, а не стыд мешали моим пальцам, и некоторый трепет: а вдруг эта хрупкая, ничтожная человеческая оболочка не сможет сама по себе удовлетворить его ожидания относительно нас, ибо эти ожидания, насколько я знала, должны были стать непомерно огромными за все бесконечные годы, пока он ждал. Ветер гудел в камышах, журчал и клубился на поверхности реки.

Он сидел в суровом молчании, пока я показывала ему свою белую кожу, красные соски, и лошади учтиво повернули головы в мою сторону, как будто им тоже было интересно взглянуть на плотскую суть женщины. Потом Тигр опустил свою огромную голову. «Хватит!» — жестом показал лакей. Ветер стих. И все снова стало спокойно.

Вместе они двинулись прочь: лакей на своем пони и тигр, бежавший впереди него, как охотничья собака, — а я некоторое время бродила по берегу реки. Я чувствовала, что впервые в жизни обрела свободу. Зимнее солнце начало постепенно тускнеть, в вечереющем небе медленно закружились снежные хлопья. Вернувшись к лошадям, я увидела, что Тигр вновь оседлал свою пегую кобылу, закутался в плащ и надел маску, став во всем похожим на человека; у лакея в руке болталась роскошная связка уток, а через седло была перекинута туша молодой косули. Я молча взобралась на своего вороного мерина, и мы отправились обратно во дворец, а снег падал все гуще и гуще, заметая за нами следы.

Вместо того чтобы снова отвести меня в камеру, лакей проводил меня в элегантный старинный будуар, обставленный софами в поблекших вышитых розовых обивках, украшенный драгоценными восточными коврами и наполненный перезвонами хрустальных люстр. Свечи, зажженные в раскидистых канделябрах, высекали радужные искры из граненых сердечек моих бриллиантовых серег, лежавших на туалетном столике, возле которого стояла моя заботливая служанка с пудреницей и зеркальцем наготове. Намереваясь вдеть в уши эти украшения, я взяла из ее руки зеркало, но оно снова было в волшебном настроении, и вместо себя я увидела своего отца. Сперва мне показалось, что он мне улыбается. Но потом я поняла: он улыбается от удовольствия.

Он сидел в маленькой гостиной нашей квартиры за тем же самым столом, за которым меня проиграл, но на сей раз он был занят тем, что деловито пересчитывал огромную пачку банкнотов. Положение моего отца успело измениться: он был чисто выбрит, аккуратно пострижен, с иголочки одет. Рядом с его рукой стоял запотевший бокал игристого вина, тут же в ведерке со льдом лежала початая бутыль. За недолгий взгляд, брошенный на мою грудь, Тигр явно заплатил наличными, и притом без промедления, как будто от этого взгляда я не могла умереть. И тут я увидела, что багаж моего отца уже упакован и ждет отправки. Неужели он так легко покинет меня здесь?

Вместе с деньгами на столе лежала записка, написанная красивым почерком. Я достаточно четко могла разобрать слова: «Молодая леди приедет незамедлительно». Быть может, речь шла о какой-нибудь шлюхе, с которой он успел сговориться, получив в руки всю эту добычу? Вовсе нет. Ибо в то же мгновение в дверь постучал лакей и объявил, что отныне я могу покинуть дворец в любое время, а через руку его была перекинута прекрасная соболиная шуба, которую Тигр преподнес мне сегодня утром, — шикарная посылочная обертка на обратный путь.

Когда я снова взглянула в зеркало, отец мой уже исчез, и я увидела лишь бледную девушку с ввалившимися глазами, в которой я едва распознала себя. Лакей вежливо осведомился, когда подавать карету, словно не сомневаясь в том, что при первой же возможности я удеру со своей добычей, служанка, чье лицо уже нельзя было назвать точной копией моего, продолжала приветливо улыбаться. Одену-ка я ее в свое платье, заведу механизм и отправлю домой играть роль дочери моего отца.

— Оставьте меня одну, — сказала я лакею.

На сей раз ему не пришлось запирать дверь. Я продела серьги себе в уши. Серьги были очень тяжелые. Потом сняла костюм для верховой езды и оставила лежать прямо на полу. Но когда я дошла до нижней рубашки, мои руки опустились. Я не привыкла к наготе. Мне была так непривычна моя собственная нагота, что раздеться донага для меня было все равно что живьем содрать с себя кожу. Я думала, Тигру хотелось чего-то незначительного по сравнению с тем, что я была готова ему дать; но для людей неестественно ходить раздетыми, неестественно с тех пор, как мы стали прикрывать свои чресла фиговыми листками. Он требовал чего-то отвратительного. Я почувствовала такую острую боль, словно сдирала с себя подкожную плоть, а улыбающаяся девушка-служанка застыла, покачиваясь, в забытьи своего искусственного существования, глядя, как я снимаю с себя все вплоть до холодного, белого, оговоренного контрактом мяса, и от ее слепого взора еще разительнее было сходство с рыночной площадью, где глядящие на вас глаза не замечают вашего существования.

Казалось, вся моя жизнь с тех пор, как я покинула Север, проплыла перед равнодушным взором ее пустых глаз.

И если бы не его безукоризненные слезы, я задрожала бы от собственной наготы.

Чтобы спастись от воющих во всех коридорах ветров, пронизывающих меня до костей, я закуталась в меха, которые мне предстояло вернуть ему. Мне не нужен был лакей: я и без него знала дорогу к Тигриному логову.

Я робко постучала в дверь — никакого ответа.

И вдруг в вихре налетевшего ветра явился лакей. Должно быть, он решил, что раз кто-то один ходит голым, то и все должны ходить голыми; как я и думала, его ливрея скрывала изящное существо, покрытое шелковым коричневатым мехом, с гибкими, как тростник, темными пальцами, шоколадной мордочкой — приятнейший на свете зверек. Увидев мои прекрасные меха и драгоценности, как будто я разоделась для похода в оперу, он что-то быстро затараторил, а затем с величайшей нежностью церемонно снял с моих плеч собольи шубы. Упав наземь, соболя вдруг обернулись стайкой черных, пищащих крыс, которые немедленно бросились вниз по лестнице и с цокотом коготков пропали из виду.

Лакей с поклоном сопроводил меня в комнату Тигра.

Пурпурный халат, маска и парик лежали в кресле; на подлокотниках висело по перчатке. Опустевшая оболочка ждала его возвращения, но он покинул ее навсегда. В комнате смердело шерстью и мочой; горшочек курильницы лежал на полу, разбитый вдребезги. Полуобгоревшие поленья вывалились из потухшего очага. Оплывшая свеча, прикрепленная своим собственным воском к каминной полке, горела, отражаясь в тигриных зрачках узкими огоньками пламени.

Он бродил по комнате туда и обратно, туда и обратно, раскачивая тяжелым хвостом в такт своим шагам, как по клетке, между обглоданными кровавыми костями.

Он же проглотит тебя, не жуя.

Детские страхи, облекшиеся в плоть и кровь; доисторический, самый древний из страхов — страх быть пожранным. Вот он, зверь с его хищным ложем из костей, и я — белая, дрожащая и нагая, подхожу к нему, будто предлагаю в своем лице ключ от мирного царства, где он сможет удовлетворить свой аппетит, не поедая меня.

Он замер как вкопанный. Он боялся меня гораздо больше, чем я его.

Я присела на влажную солому и протянула руку. Теперь я находилась в гипнотическом поле его золотых глаз. Он глухо поворчал, опустил голову, положил ее на передние лапы и зарычал, показав мне свою красную пасть и желтые зубы. Я не шевельнулась. Он втянул носом воздух, как будто хотел почувствовать мой страх; но ничего не почуял.

Медленно, постепенно он начал подтягивать свою тяжелую, лоснящуюся тушу ко мне, волоча ее по полу.

Маленькая комната наполнилась ужасным рокочущим звуком, словно включился какой-то механизм, который вращает землю: он заурчал.

Старые стены содрогнулись от этого мягкого, рокочущего урчания, ставни захлопали в окнах, так что полопались стекла, и в комнату проник белый свет заснеженной луны. С крыши посыпалась черепица; я слушала, как она падает вниз, на каменный двор. Отзвуки его урчания потрясли сами основы здания, стены закачались. Я подумала: «Сейчас все рухнет, все развалится».

Он подползал ко мне все ближе и ближе, пока я не почувствовала, как моя рука коснулась жесткого бархата его головы, а затем шершавого, как наждак, языка.

— Так он слижет с меня всю кожу!

И каждый взмах его языка слой за слоем сдирал с меня кожу — все наслоения, которые накопились за мою жизнь в том мире, — оставляя лишь нарождающуюся патину золотистых шерстинок. Мои серьги снова обратились в капли воды и скатились вниз по моим плечам; и я стряхнула их со своей великолепной шкуры.

(с) Картер Анджела

@темы: Копипаста, То, что прочитала, У меня богатая фантазия и больное воображение

---

За жизь

Меня заблокировали в одной группе за хамство. Второй раз в жизни меня вообще банят. При чем хамства не было, был плохой инет и тупой и обидчивый админ. Жаль, конечно, но контент портиться везде и в Недетских сказках я мало чего читала в последнее время.

Но пост вообщем-то не о том.

Я пролистала дневник и поняла, что я не писала про Shiki. А я смотрела.

До сих пор у меня мурашки по коже. Ведь вроде - ничего такого страшного, но эта анимешка для меня легко становится в один ряд с Эльфийской песнью и Евангелионом.

@темы: То, что посмотрела, На самом деле я очень ленивая жопа., Мясо своего вида лучше усваивается..., Девочка-катастрофа снова в игре©

---

Старенькое

Кстати, вот охеренная несправедливость.
С самого детства нормальные родители говорят тебе, какой ты особенный, какой ты уникальный, что ты лучше всех. А потом, придя в ёбаный социум тебе говорят, что ты чмо обыкновенное и нехуй выебываться. Все твои ранее уникальные грани стачиваются под тупым "ааа, это уже было, это ничего особенного, ты такой же как все". Меня это бесит.
Мне надоело, что люди, которые сами себя считают уникальными, тычут мне в лицо, что я совершенно обыкновенная. Мне надоело мечтать о том, как я наматываю их кишки на вилы, но не имею возможности одной фразой перерубить их тупость, потому что любые доводы разбиваются о стенку идиотизма, непонимания и шаблонности. По началу я даже билась с этими людьми, доказывала свою не похожесть. А потом поняла, что это глупо. Да, меня оскорбляет, когда дохуя-по-своему-же-мнению-урод уникальный, доказывает мне, что я обыкновенное быдло. И вообще, все вокруг - быдло, а он один граф Монте Кристо.
Но мечты о его кишках на люстре меня успокаивают и я остаюсь при своем мнении.

@темы: Копипаста, Жизня, Старое, доброе, прошлое, Мясо своего вида лучше усваивается...

---

Юрий Никитин 2024 (написано в 2009году) #2

Отрывок шесть-с

...
После обеда мы блаженно валялись в постели и дурачились, потом перешли на легкую болтовню о будущем, в который раз обмусоливали ужасную и непредсказуемую сингулярность, однако же снова и снова пытались представить себе, что нас ждет в ней и какими будем, когда уже в энергетических телах начнем рассекать просторы Галактики.
– А помнишь, – спросил я густым страшным голосом, – какие мы смешные были в человеческих телах?
Она засмеялась:
– Да… а самое смешное, полагали, будто так будет всегда. Меня в дрожь бросает, как вспомню, что малейший перепад температуры или давления мог мгновенно убить меня, живущую в том непрочном сосуде!.. Всего лишь на сто градусов выше или на сто ниже – уже мертва!
Я поправил с пафосом:
– Какие сто?.. Ты все забыла! Температуру твоего прошлого тела поднять всего на шесть-семь градусов, и – все! Или понизить на столько же. И жизнь органики прекращается. Ужас в том, что и ты погибаешь тоже! Всего лишь потому, что заключена в такой непрочный скафандр, как так называемое человеческое тело.
Она прошептала с ужасом:
– Не могу себе представить, как мы тогда жили…
Я ответил угрюмо:
– Все просто. Другой жизни не знали. А когда начали догадываться, что можно иначе, кода начали мечтать о Великом Переходе вот в такие тела, как нас высмеивали! Называли сумасшедшими, уверяли, что умереть – это прекрасно, хорошо, так и надо… почему-то.
Она произнесла дрожащим голосом:
– Жуть, в каком мире мы жили. Нет, теперь меня ужасает сама мысль, что да, все верно, жили!.. И страстно надеялись, что когда-то вот так выйдем из непрочных органических оболочек, станем всемогущими и бессмертными, взлетим…
Ее тонкие руки обхватили меня с неожиданной силой. Ее трясло, я ощутил, как мне на плечо капнула горячая слеза. Сердце стиснуло тоской, мы слишком прониклись игрой и почти ощутили себя в новом мире, а потом это страшное напоминание, что пока только игра, мы все еще в этих телах, которые так легко разрушить даже простыми болезнями, что непонятно откуда берутся. И никогда не увидим тот дивный мир, для которого рождены.
Никогда. Вообще.
Нас не будет.
Для нас все исчезнет.
Я сам прижимал ее крепко-крепко, целовал заплаканное лицо и говорил быстро и горячо разные слова, натужно шутил и тормошил, спеша сорвать с ужасной колеи мыслей о неизбежном конце, когда вот такая молодая и здоровая все равно обречена сперва превратиться в дряхлую старуху, что забывает дорогу из булочной домой, а потом и дорогу в туалет, а затем сознание погаснет вовсе, и она перестает быть… исчезнет…
Вспыхнул экран телевизора, во всю стену смеющиеся рожи, обычно называю их дебильными, но сейчас самое то, пусть ржут, пусть даже вот снова о сексе, эти животные ни о чем другом не могут, даже нас, яйцеголовых, заразили, тоже о нем говорим больше, чем это простое действо заслуживает…
Она еще раз всхлипнула, подняла голову. На меня взглянули испуганные заплаканные глаза, на щеках блестят влажные дорожки. Страх медленно покидает ее личико, она судорожно вздохнула, как ребенок после долгого плача, и спросила чересчур деловитым тоном:
– А кофе мы пили?
– Ты не пьешь на ночь, – напомнил я.
– Сейчас выпью, – заявила она. – Ты же пьешь?
– А потом сплю без задних ног, – сообщил я.
– Ну… а я не дам тебе спать, – ответила она злорадно.
Кофе делал я, это серьезное мужское дело, то есть ткнул пальцем в «Меню», потом в «Напитки», затем в «Кофе» и, наконец, выбрал «…по-артански».
– Какая долгая процедура, – сказал я недовольно. – Как мы жили, когда не было голосовых команд?
– Хочешь, настроим и на твой голос?
Я отмахнулся:
– Полчаса возиться с опознавалками… Иди, вот твоя чашка. С этой голой девицей?
– Это звездный знак, – объяснила она важно. – Дева называется. А твоя с Козерогом.
– Это ты меня так козлом обозвала?
– Дурак неграмотный, это гороскоп такой.
После кофе снова прыгнули в постель, у Гертруды она просто неимоверно шикарная, все достижения хай-тека задействованы, временами вибрирует, иногда колышется, в нужное время подогревает, причем – избирательно, когда ноги, а когда жопу. В только ей известные моменты выдвигает ящичек с пилюлями, настойчиво предлагает воспользоваться, мол, медцентр подсказал, а ему виднее…
Потом, разогретые и приводя дыхание в норму, мы долго лежали, не размыкая объятий, наслаждались покоем и счастливым ничегонеделанием.
– А помнишь, – вдруг сказала она с воодушевлением, на которое я едва не купился, – как ты в том животном теле, когда мы еще были теми смешными человеками, тайком от меня затащил Людмилку в автомобиль и там вы торопливо посовокуплялись, пока я покупала в гастрономе молоко и сахар?
Я едва не кивнул, соглашаясь, но вовремя насторожился, переспросил:
– Это когда такое было?
Она напомнила тем же отстраненным голосом, мол, мы ж в сингулярности, что нам до тех примитивных существ, которыми были когда-то с их примитивными инстинктами:
– Да уже давно, если считать по наносекундам…
– Нет, – спросил я уже трезвее, – в нынешнем времени. Когда мы еще там… тут, в смысле?
Она сказала фальшивым голосом, улыбаясь беспечно:
– Месяца два назад, когда мы возле супермаркета встретили Людмилку, а ты поленился со мной пойти за покупками! Я пошла одна, а вы остались с нею щебетать. Я сказала тебе на ухо: можешь трахаться с кем хочешь, даже у меня на глазах, но только не с Людмилкой! У нас старые счеты.
Я сказал возмущенно:
– Ты что? Поговорили малость, потом она ушла. Я сел в машину и ждал тебя.
– Да? – спросила она уже ехидно. – Меня почти двадцать минут не было! А ты знал, что пока там все отделы обойдешь, у меня ж глаза всегда разбегаются, счет проверят, у меня он нестандартный… У вас времени было ого-го! А Людмилка обожает экстремальный секс!
– Экстремальный, – переспросил я, – это когда морду бьют?
– Так и было бы, – пригрозила она, – если бы я вас поймала!
– Опомнись, – сказал я, – кролик я, что ли?..
– А что у тебя глазки так бегали? – уличила она. – Я только открыла дверцу, как на меня такими запахами поперло!.. То-то ты постарался поставить стекла тонированные! И помада у тебя была на щеке, и пудра… Скажешь, с клоуном подрался?.. Не хитри по таким мелочам, мы же сингуляры. Какие пустяки, чем тогда занимались эти примитивные существа, какими были мы тогда… Это простительно, тогда нас из стороны в сторону швыряли могучие инстинкты…
Голос ее стал сладенький, я снова чуть было не поддакнул, но тревожный сигнал в черепе мигал и зудел, я вздохнул и сказал ей в тон:
– Ты права, я не стал бы стесняться рассказывать о таких мелочах… Мы тогда были не мы, а те примитивные существа, что сами, как говорится, не понимали, что творят. Но если правду, то ничего этого не было. Увы, даже поговорить об этом и посмеяться нельзя, не о чем.
– А помада на щеке? – потребовала она.
– Расцеловала меня на прощанье, – объяснил я. – Вы же любите целоваться, уж и не понимаю, что в этом находите?.. И ушла раньше, чем ты открыла дверь универсама. Если бы ты оглянулась, увидела бы сама.
Она сопела, еще не разуверенная, но я смотрю невинными глазами, вид чуточку обиженный и оскорбленный. Я-то знаю, что отрицать нужно все и всегда. Гертруда хоть и обвиняет, но сама хочет верить, что у меня с Людмилкой ничего не было. Хоть мы и трансчеловеки, но все же нечто древнее атавистическое протестует, возмущается, ревнует.
Я обнял ее крепче, она судорожно вздохнула и прижалась всем телом. Я поцеловал в лоб и шепнул на ухо:
– Перестань, все замечательно…
Она сказала с нервным смешком:
– Ты знаешь, это нелепость, конечно… но еще после того первого разговора…
– Какого?
– Ну, когда мы примерялись, как будем вспоминать это вот наше существование в человеческих телах, шуточки, конечно, хи-хи и ха-ха, но я с того дня то и дело ловлю себя на том, что не так уж и хи-хи… В самом деле сможем такое при нашем безграничном могуществе…
Я кивнул:
– Ну да, это будет. И что?
Она сказала с еще большей неловкостью:
– Да теперь начала ловить себя на том, что все скрытое станет явным. И то, как с перекошенной мордой, когда меня никто не видит в ванной, я рассматриваю, где у меня появляются морщинки, и как иной раз баловалась мастурбацией…
– Мастурбация не грех, – ответил я заученно. – А морщинки… ну и что?
Она отвела взгляд.
– Да просто неловко. Сегодня купила роскошный виноград, три грозди. До твоего прихода оставалось еще четыре часа, я не утерпела и одну сожрала. А тебе сказала, что вот купила две, тебе и мне, поровну.
Она выглядела такой маленькой и несчастной, виноватой и жалобной, что я снова поспешно прижал ее к груди, баюкая, как испуганного ребенка.
– Перестань. Слопала, вот и хорошо. Я рад, что тебе понравилось.
– Да, но это нечестно…
Она всхлипнула, я прижал сильнее, встряхнул.
– Перестань. Ну перестань! Неужели думаешь, мне было бы жалко винограда?
– Не-е-ет, – проворила она в слезах, – не жалко… Но я тайком, теперь мне стыдно.
– Престань реветь.
– А еще больше стыдно…
– Что?
– Если бы не это наше смотрение из будущего на нас нынешних, я бы и не призналась…
Она разревелась громче, плечи тряслись, я чувствовал, как волосы на моей груди начинают слипаться, откуда столько слез у этих существ противоположного пола, вряд ли в сингулярности будет такое разделение…
А ведь в самом деле будет иное отношение… ко всему, подумал я и опасливо покосился вверх. Почему-то кажется, что смотреть на нас будут именно оттуда. Это как при мысли о Боге смотрят на потолок, хотя Бог вообще-то всюду, как постоянно твердится в их священных книгах. Сейчас еще вовсю орут защитники прав личных свобод, в смысле, чтобы никто не видел, как они занимаются мастурбацией хоть дома, хоть на улице за кустами, наблюдая за прохожими. Но их время проходит, камеры устанавливаются уже и в туалетах, скоро «личного пространства» не останется вовсе, и пусть от этого некоторый неуют, зато никто не сделает тайком в своем личном сортире бомбу.
А потом придет и время хроноскопа, когда потомки будут наблюдать за нами, как мы рассматриваем найденные скелеты питекантропов и гадаем, как они жили и что делали. И, возможно, мы сами доживем до того времени и будем смотреть на себя нынешних.
А раз так, мелькнула грустная мысль, надо держать себя и вести себя постоянно в рамках. В смысле, достойно.
Но вслух я сказал мудро и взвешенно, брехло проклятое:
– Ну и что? Да пусть смотрят! Пусть даже смотрят те, которые мы сами в будущем. Они уже другие. Их не будет смущать то, что мы срем, плохо подтираем задницы и стараемся тайком от жены пощупать жену соседа. Это болезни роста, как говорят, а вернее – нормальные вехи развития организма.
Она судорожно вздохнула, пикнула что-то, но я не расслышал.
– Не дергайся, – сказал я отечески. – Нас же не смущают какие-то моменты из нашего стыдного прошлого времен детского садика? Даже младших классов школы!.. А те существа, которыми будем через двести или пятьсот лет, вообще посмотрят, как бабочки на гусениц! Что касается сингуляров… боюсь, вообще вряд ли будут смотреть на таких, как мы.
Она вздрогнула в моих объятиях.
– Страшно-то как…
– Это будет не сразу, – сказал я успокаивающе.
– Ну да, – протянула она. – Не успеешь оглянуться…
– Сейчас же успеваем?
– Это сейчас, – произнесла она с тяжелым вздохом. – А потом будем смотреть на тех друзей, кто не успел с нами одновременно, как на тупых и грязных обезьян… которыми и мы были совсем недавно. То есть вот сейчас.
Я обнял ее снова и баюкал в объятиях. Насчет обезьяны не оскорбление, человек – один из видов обезьяны, просто наиболее продвинутый, наиболее разумный и живущий в наиболее сложном обществе. А вся человеческая деятельность, как и культура, политика, религия, – это все есть и у обезьян, только в более примитивной форме.
Так что зачеловек не будет отличаться от человека, как человек от обезьяны, а будет отличаться, как человек… от муравья. Нет, от амебы. Потому что уже никаких первобытных инстинктов человек себе не оставит… Или оставит? Скорее всего, сперва оставит, но когда наделает себе массу эмоций высшего порядка, что ничего общего не имеют с человеческими, то наверняка отбросит «человеческое» уже не как устаревшее, а как слишком мелкое и ничтожное, недостойное зачеловека.
...

Отрывок семь, с которым я полностью согласна. У меня на эту тему был целый спор, в 10ом еще классе, с моей учительницей по английскому, которая весьма картинно ужасалась, что я черти сколько раз была в мск, но ни разу не была на красной площади.

...
Я быстро просмотрел заголовки, было бы из-за чего ломать, а то треть писем просто тупые призывы посетить Египет, Кипр, Индию, Таиланд и прочие дальние и вроде бы экзотические страны. Неужели еще остались на свете примитивы, что, как во времена древних египтян или еще более древних укров, должны обязательно своими глазами увидеть что-то, а то не поверят, а то, подобно украм, еще и помацать для полной уверенности? Мне, как и любому психически нормальному, вполне достаточно по инету посмотреть хоть руины Персеполя, хоть египетские чудеса света, кстати, ничего интересного, кучи камней, в одном месте отесанные и поставленные друг на друга столбиками, в другом – пирамидками.
Они были восемью чудесами света в ту эпоху, кода не было ни инета, ни компов, ни телевизоров, ни даже самолетов. И фотоаппаратов не было, так что надо было ехать, чтобы своими глазами увидеть, другой возможности не наблюдалось. Но сейчас, не говоря уже о том, что по Египту можно путешествовать, сидя в трусах дома в кресле, мне куда интереснее такие чудеса света, как электронный переводчик, которому говоришь фразу на русском, а он тут же произносит моим голосом на том языке, какой мне нужен, да и прочие чудеса хай-тека.
...

@темы: Копипаста, То, что прочитала, У меня богатая фантазия и больное воображение

---

День -22

Я хочу честно признаться - я устала. График 2/2 вытягивает жилы, потому что я в оставшиеся 2 дня, как фанатик, делаю кучу дел, и единственным отдыхом для меня является сон. Но во сне я тоже не могу полноценно отдохнуть, потому что список дел пробивается в подсознательное и они там устраивают пляску-пьянку, которая вылазит мне боком в самых сумасбродных снах, что я могла только представить.

Сегодня я делаю диплом, а завтра его сдаю и забываю о нем до 3,4го чихла. Боги, скорее бы его сдать. Меня хвалит мой руководитель, говорит что работа хорошая, достойная... Интуит сказал, что это от того, что я в него душу вложила, а я объяснила, что я в него вкладывала всю ненависть и отвращение к институту. На что Интуит парировал: "Ну вложила же! Это и есть главное".

Наши взаимоотношения с Интуитом можно описать в трех смайлах: . При чем их должно быть примерно вот

так

и т.д.
Воистину, мне иногда его пиздет-с как жалко. Но он сам сказал, что не ищет легких путей.

На работе читаю Никитинский "2024" и "Жареные зеленые помидоры..." как прочитаю - напишу.

Сегодня я наконец-то постираю шторки и это будет первое, что я сложу в ящик.

@темы: Отсчет, Жизня, У меня богатая фантазия и больное воображение, Девочка-катастрофа снова в игре©

---

День -21

А, кстати, вчера я доиграла в Старкрафте миссию за людей. Со злости, не иначе, потому что последнюю никак не могла пройти.

Вообще, я рада, что отделалась за людишек, потому что основной моей целью были зерги. Они - охуенны. Два "плевальщика"(гидралиска) могут ухерачить до трех истребителей подряд И НЕ СДОХНУТЬ. Имхо - зерги вообще сильнее. А люди - самодовольные твари.

Вряд ли меня бы захватывали в плен, потому что у меня нет никаких способностей а-ля Керриган. И жаль, что они размножаются не как чужие. Эх... Тогда просто пришлось бы гадить людям)))

@темы: Отсчет, Жизня, Мясо своего вида лучше усваивается...

---

Медицина vs тупость. Рассказы врачей.

1. «Я никогда не заведу ребенка, в больницах их больше никто не моет.» Ей 30.

2. У меня однажды была 20-летняя пациентка, которая не знала, что секс может привести к беременности. Понятия не имела.

3. Посмотрев в медкарту пациента, врач видит диагноз - диабет.
Врач: У вас есть какие-либо медицинские показания?
Пациент: Нет.
Врач: Вы уверены, что вам никогда не говорили, что вы чем-то больны?
Пациент: Никогда.
Врач: Какие медикаменты вы принимаете?
Пациент: Инсулин… От диабета.

4. Женщина среднего возраста в последнюю минуту перед началом операции (Ее уже вкатили в операционную) говорит, что у нее аллергия на латекс. Все в шоке - половина приспособлений, используемых в операционной, содержат латекс! Так что мы везем ее в специальную операционную без латекса и делаем операцию там.
Когда она пришла в себя после операции, я спросил ее, какая у нее реакция на латекс.
«Мне просто очень не нравится звук надевания латексных перчаток, дорогой». Я просто развернулся и вышел.

5. Нет, я и мой жених не хотим, чтоб нашей дочери делали прививки, инъекции витамина «К», тесты PKU, давали глазную мазь с антибиотиком, - это яд. Тыкать ее иглой это хуже, чем «простуда», которой она заболеет без «яда».»
И они увезли свою новорожденную дочь домой в машине, от которой на всю стоянку несло сигаретами и травой.

6. 20-летний пациент пришел в клинику. Главная жалоба в анкете: «Личное». Уже весело. Захожу, парень подавленный и грустный. Рассказывает историю о том, как переспал с девушкой, без защиты, после заметил, что «на ней пластиковая коробочка». Когда она сказала, что это инсулиновая помпа от диабета, он аж поседел. Сразу примчался проверяться на диабет.

7. «В детстве у меня был астма, хватит, блять, меня муштровать, и рассказывать мне, как мне растить дочь, только потому, что думаешь что умнее меня!». Уходит из больницы.
Через 2 часа возвращается; У 6-летней дочери острая респираторная недостаточность. Согласилась на интенсивную терапию.

8. «Не пейте и не ешьте ничего после полуночи», - перед утренней операции его 3-летней дочери(Гланды). Во время интубации на следующее утро девочку рвет яичницей, рвота попадает в легкие. Сердце остановилось, и я делал ей искусственный массаж сердца 25 минут. Откачали, операцию отменили, перевели в педиатрическое отделение на вентиляцию легких. Ответ ее отца..: «Она сказала, что проголодалась. Я подумал, что вы с ней слишком строги. Это наверное вы что-то сделали.»

9. Пациентке сказали, что ее сыну каждый день становилось плохо в школе, потому что она каждый день давала ему бутерброды с арахисовым маслом, а у ребенка аллергия на арахис. Она, правда, не знала, что арахисовое масло содержит арахис, а он, учась всего лишь в средней школе(5-7 класс) не был достаточно умен, чтобы осознать это самому.

10. Женщина измеряла температуру ребенка разогрев духовку, прислонив одну руку к ней, а другую к голове ребенка. Она сказала медсестре, что у ребенка была температура около 120 градусов.

11. Ветеринарное. Женщина кормила своего 3-месячного щенка каждые несколько дней, по той лишь причине, что она считала, что собаки должны есть именно с такой частотой. Пришла с гипогликемией(Еще бы).
Медсестра, которая говорила, с ней не смогла терпеть такое вопиющее невежество, и фактически наорала на нее: «ВЫ САМИ ЕДИТЕ КАЖДЫЕ 3 ДНЯ?!»

12. Один раз был пациент, которому прописали ингалятор от аллергии на кота. Вернулся через неделю, сказал, что реакция совершенно не улучшилась. Выяснилось, что он прыскал ингалятором на кота.

13. Моей любимой была пациентка, которой прописали наклеивать на себя эстрогеновые пластыри каждый день. На следующем приеме она пожаловалась, что ей совершенно не нравятся пластыри, потому что «у меня кончается место».
Моя вина, забыл прояснить, что перед тем как клеить пластырь нужно снять вчерашний. Вышло очень смешно. Она, правда, пришла вся обклеенная пластырями.

14. Мама привела детей в клинику после хелоуина, они сожрали все конфеты и у них болели животы. Когда я вошел в смотровую, они все еще поедали ириски. Я объяснил ей, что им нужно прекратить есть конфеты. Посмотрела на меня, как будто у меня 3 головы.

15. Была женщина с диабетом, и у нее начался некроз ноги. Врач сказал ей, что им придется ампутировать ее ногу, а она ответила: «Нет, Иисус исцелит меня»(Или типа того.)
Врач посмотрел на нее и сказал: «Мэм, бесы едят вашу ногу. Иисус хочет, чтоб мы ее ампутировали.»

Перевод с сайта 9gag

@темы: Копипаста, Истерическим хохотом валяясь по полу., То, что прочитала, У меня богатая фантазия и больное воображение, Мясо своего вида лучше усваивается...

---

Юрий Никитин 2024 (написано в 2009году)

Отрывок раз

...
Так хорошо и быстро решив проблему с трудоустройством Алёны, я бодро двинулся к своему кабинету, но по дороге затормозил у стола Василия Петровича. Вся столешница завалена рисунками, они же на стене по обе стороны монитора, а также сверху и вообще везде, где можно прикрепить отпринтерные листочки.

– Понятно, – сказал я медленно, – почему у вашего стола торчит народ… Еще бы…
– Нравятся? – спросил он довольно.
– Не то слово, – пробормотал я. – Это в самом деле нечто… В реале ничего подобного… А это вот из порно?

Он отмахнулся:

– Уже и не помню. Сейчас вся жизнь – порно. В инете даже искать не надо, такое вот выпрыгивает само! Нужно только использовать как заготовки. Ведь любая статуя – это кусок мрамора, от которого отсекли все лишнее?.. Надо же понять, чем привлекала народ худосочная и сутулая Нефертити или кривоногая толстушка Клеопатра?

Я покачал головой:

– Не слишком ли углубляетесь? Нужны всего лишь скины пары десятков, ну ладно, сотен женщин, которые юзеры смогут подстраивать под свой вкус.

Он горделиво выпрямился и неспешно погладил бороду и подкрутил усы. Седеть, как я понимаю, начал рано, а вот волосы сохранил густыми, хотя в зале среди наших молодых сотрудников всегда ярко блестят две-три лысины, а еще у десятка проплешины стыдливо прикрываются зачесываемыми сбоку волосами.

Такие обычно, чтобы хоть как-то реабилитироваться, отпускают бороды. Василий Петрович отпустил длинные волосы, уж и не знаю зачем, может быть, он из эпохи битлзов, тогда все были длинноволосыми, а борода – времен молодого Фиделя Кастро, тогда модно было отпускать бороды.

– Я хочу, – проговорил он значительно, – чтобы мои модели оставили в таком же виде…
– Но каждый станет менять под себя, – сказал я.
– Станет, – согласился он, но глаза блеснули дьявольской гордостью: – Однако подвигает ползунками, наиграется с пропорциями, вздохнет и вернется к моему дефолту! По крайней мере, я уж постараюсь… да и, кроме того, я получил одно заманчивое предложение…

Я насторожился:

– От кого?
– От ведущей клиники, – сообщил он, – по пластической хирургии. У них проблемы с новыми типами морд! Кстати, они с нами под одной крышей, только к ним из холла направо… Все женщины выходят одинаковыми. Не по вине хирургов, те смогли бы разнообразить, но бабы дуры, как все мы знаем, сами выбирают. А выбирают всегда одних и тех же, наивно полагая, что только они вот такие умные, а остальные предпочтут уродин.
– Вы им сбрасываете наши скины?

Он удивился:

– Каким образом? Наши компы не выходят в инет, вы что-то заработались, Володя! Но я посещаю их раз в неделю и консультирую, какая форма скул эффектнее, а какие челюсти выразительнее. Эх, Владимир, теперь я понимаю, что вы тогда приняли мудрое решение!.. С того времени у нас хоть какая-то устойчивость появилась. А то жили на птичьих правах… Я с этой работой только жить начал!

Только жить начал, мелькнула мысль. В таком возрасте?.. Это я только начал жить, у меня впервые и жалованье, и хорошая машина, и новая квартира в центре, и загородный дом, и возможности… Но мне двадцать пять, а Василию Петровичу уже за шестьдесят, наверное…

Некстати вспомнилось, как мой отец сказал, что он только-только начал жить, когда вытолкал меня во взрослую жизнь. Теперь он, свободный от ежедневной ответственности за меня, наконец-то может заняться собой и вот впервые открыл, что в жизни масса интересного и что, оказывается, он еще совсем молод, мальчик прямо, и жить только начинает…

Что за жизнь такая ступенчатая, мелькнула смятенная мысль, если на каждой ступеньке вдруг соображаешь, что раньше была не жизнь, а только прелюдия к ней, а жить начинаешь вот только с этой минуты! И так всякий раз, и так всякий раз…

Василий Петрович продолжал любовно подгонять на экране женское лицо под только ему одному видимые каноны красоты, а я смотрел через его голову, а потом перевел взор на его седые волосы, сердце кольнуло жалостью.

Он точно не доживет до сингулярности. И даже до бессмертия не дотянет. И потом вряд ли воскресят… Когда человек уходит из жизни, многие ли о нем помнят? Даже если великий, если хоронили с помпой, показывали по телевидению и сообщали во всех новостях?..

Даже те, которые в самом деле гиганты, ну там Пушкин или Александр Невский, вспоминаем ли о них сейчас? Конечно, если для их возрождения достаточно шевельнуть пальцем, то я бы их возродил, но если для этого лично мне придется вложить хотя бы малые деньги, куда-то поехать, что-то сделать, заполнить бумаги… а оно мне надо?

Так же и с общим делом по Федорову. Ну нет у меня интереса воскрешать богомольных крестьян Пушкинской эпохи или Пугачевщины, да и сам народный герой Пугачев вроде бы ни к чему в этом мире. Федоров, задумав благое дело, не учитывал стремительного роста хай-тека, для него и век двадцать второй ничем не отличается от века девятнадцатого: те же кареты и кучера на облучке, а лакеи на запятках…

Но эти ладно, а вот милейший Василий Петрович умрет, и вскоре память о нем сотрется даже у меня. Не то что память, память у меня будет абсолютная, но сотрутся краски, а это значит, я просто поленюсь заниматься его воскрешением.

А это, если честно, несправедливо. Он не виноват, что родился раньше меня на сорок лет.

– Ради таких женщин, – заметил я, – что вы нарисовали, многие пойдут на дракона.
– Для того и стараюсь, – ответил он молодым голосом. – Войдя в байму – входишь в мечту! И начинаешь осуществлять… овеществлять то, что видел только в смутных и сладостных грезах…

Я посмотрел на него с сомнением, трудно представить, что вот такое ископаемое хоть когда-то о чем-то мечтало.

– Вы тоже мечтаете?

Он взглянул на меня хитро, словно прочел мои мысли.

– Представьте себе.

В его тоне почудился некий намек, я не понял, из-за этого рассердился и спросил почти агрессивно:

– О чем, если не слишком большой секрет?
– О чем велят инстинкты, – ответил он с добродушной улыбкой, с какой мудрые деды говорят с неумными внуками.
– Инстинкты?
– Ну да, – ответил он. – Это они командуют нашими мечтами. И грезами. Инстинкты, всюду инстинкты… Рулят всем и всюду. Даже когда мы уверены, что руководствуемся чистейшим разумом, но если копнуть, оказывается – инстинкт… Я это заметил на смешном, можно сказать. Вдруг заметил, что мечты мои резко изменились. Я всегда любил помечтать, особенно в постели перед сном. Так вот, если раньше, кем бы себя ни воображал: героем, изобретателем, космонавтом на далекой планете, банкиром или суперменом – всегда действовал я, все было для меня, весь мир для меня…

Он сделал паузу, я спросил осторожно:

– А что изменилось? Или уже не мечтаете?

Он отмахнулся:

– Столько же, как и раньше.
– Так в чем же…

Он пояснил:

– Хоть я и теперь все так же в главной роли, но уже не я рвусь к трону, а помогаю занять его достойному молодому человеку… или принцессе! Не я иду убивать дракона, а помогаю его одолеть молодому благородному парню. Хотя, конечно, я по-прежнему круче, ха-ха. Но не я рвусь завоевать принцессу, а великодушно уступаю ее молодому и достойному…

Я сказал с неловкостью:

– Гм, никогда не думал, что и здесь инстинкт тоже берет свое. Хотя да, понятно, зачем он так… А вот я еще в том стазе, когда сами рвутся к трону.
– Тоже любите помечтать?
– Да, – признался я. – Никому не говорил, а вот теперь, когда даже вы, оказывается, мечтаете…
– Все мечтают, – сообщил он просто. – Только у одних мечты куценькие, а у других с вот такенными крыльями!

Я еще раз пробежал взглядом по женским фигурам, кое-где скелетным моделям, в других местах с уже натянутой кожей.

– Очень хорошо, – сказал я подбадривающе, – что и в вашем возрасте можете рисовать таких обалденных женщин!

Он поинтересовался обманчиво кротко:

– В каком?
– Ну, – сказал я уверенно, – когда перестают работать гормоны… эти самые гормоны. Врачи говорят, что когда угасает половая функция, то прекращается и творчество. Это, дескать, неразрывно связано! Еще и Фрейд говорил, что творчество – это половая функция…

Он повернулся ко мне, глаза смеялись. Я ощутил непонятную неловкость, я же прав, а Василий Петрович сказал весело:

– А с возрастом половая функция исчезает? Вот лет в шестьдесят уже ее нет совсем, да?

Я пробормотал:

– Ну, врачи так говорят…

Он покачал головой:

– Врачи, кстати, так не говорят вовсе. Так говорят мальчишки, для которых и вы годам к тридцати будете уже стариком. А насчет старческой импотенции это правильный и полезный миф! Мы сами, старшее поколение, его придумали и старательно поддерживаем.

Я посмотрел с сомнением, но промолчал из деликатности. Он посмеивался, снова повернулся к экрану, женское лицо сменилось роскошным бюстом, что увеличивался, менял форму по мере того, как Василий Петрович двигал мышкой, а другой рукой ухитрялся набирать на виртуальной клаве. Я наблюдал, как зачарованный, за этими манипуляциями, правильно говорят, что грудь – лицо женщины. Как-то даже естественнее смотреть вот сюда, на эти роскошные вещи, где по желанию юзера… по-русски это звучит лучше: пользователя – расширяются ареалы красного цвета, меняют тон от едва различимой бледной розовости до самых темных оттенков коричневого, а сами соски вытягиваются за курсором мышки до тех размеров, которые сам считаешь предельными, чтобы не стать уродливыми.

Я наконец пробормотал смущенно:

– Да что там стесняться… Импотенция более чем распространена… Каждый десятый мужчина, если верить медицинской статистике, увы…

Он все так же, не поворачиваясь, двинул плечами.

– Это другое дело. Но кто в двадцать лет ходил по бабам, тот и в семьдесят лет сохранит эту веселую способность. Только, ожегшись не раз, начнет понимать к тому времени, что удовольствие мимолетное, а усилия и расходы на такую ерунду – нешуточные. Да и начнет осторожничать, чтобы не потерять то, чем к тому времени обзавелся и начал дорожить…
– Это как? – спросил я обалдело.

Он пробормотал, продолжая манипулировать с грудью:

– Вот видите, еще даже не понимаете! И только мне понятно, почему.
– А мне узнать можно?
– Можно, – ответил он.
– Так почему?
– Потому что дорожить нечем, – ответил он со смешком в голосе.
– Ну, вообще-то есть чем…

Он отмахнулся:

– Свою работу из-за этого не потеряете. Если, конечно, не отобьете внаглую любовницу у начальника… но у вас и его нет. Однако вон наш Терентьев ходит по бабам, гордится этим, а у него уже прекрасная жена и дочь. Я так делал в его возрасте, а потом однажды, когда чуть не попался, вдруг как обухом по голове: если попадусь, брак просто рухнет!.. Потеряю прекрасную жену, ребенка отдадут матери… я смогу разве что раз в неделю, или как суд скажет, видеться с ним… и стоило ради такой ерунды, как трахнуть подвернувшуюся телку, которая, если честно, и на фиг не нужна, ставить на карту такое для меня ценное, как сложившаяся семья?.. Кроме того, попадаешь в зависимость к любовнице. Она же, разозлившись, может тебя же и выдать жене. А это надо?.. Словом, у таких, как я, не сексуальная потенция падает, а возрастает осторожность и нежелание попадать в рискованные ситуации. У молодых этой осторожности еще нет. Это только в кино старых и опытных политиков шантажируют снимками с голыми девицами! Старые политики такой оплошности не допустят. Им могут разве что в фотошопе подрисовать. А вот молодых и на месте поймать можно…
– Да уж, – пробормотал я, вспомнив кое-что из своих похождений, когда и понимаешь, что рискуешь страшно из-за ерунды, но идешь, зная, что дурак, что поступаешь глупо и безрассудно, на этот риск. Вот в покер не играю, не люблю риска, а с бабами почему-то рискуешь, да еще как рискуешь… но, к счастью, молодые постепенно тоже взрослеют.
– Если доживают, – уточнил он мирно. – Учтите такой момент: старые – это выжившие! Это прошедшие огонь и воду, а также медные трубы. Всех, кто не сумел добраться до этого стаза, природа безжалостно записывает в неудачники.
– Вне зависимости от того, кто и почему не дошел до финиша?
– Вне, – подчеркнул он. – Природе все равно. Только с возрастом набираешь ту мощь, что позволяет влиять на мир, на общество или хотя бы на небольшую группу окружающих тебя людей. Кто сошел с дистанции раньше – неудачник. Даже если успел нарожать детей. Он вроде бы продлил себя в будущее, но куда этим детям идти и чем заниматься – определяю уже я, выживший, доживший и добившийся влияния. Я указываю и своим детям, и его детям!.. Так что это все легенды, Володя.

Я пробормотал:

– Ну, вообще-то это великое облегчение, что такое сохранится до старости.
– Если не навредите, – ответил он. – Я понимаю, зачем природа предусмотрела такой механизм. Вроде бы, когда завел детей, необходимость в работе половой функции отпадает! Тем более когда детей еще и воспитал. И в самом деле, мы почти перестаем трахаться… то из осторожности, то более интересные дела вытесняют, которые молодым недоступны… У молодых еще нет ни веса, ни влияния, ни положения в обществе, они только и умеют, что трахаться!.. Но представьте себе, что чума или войны унесут весь ваш род. В том числе и всех детей, а также внуков. А инстинкт требует продления рода, это самый мощный из инстинктов…

Я кивнул, начиная понимать.

– Запасной вариант?
– Да. На случай гибели рода сексуальная активность чуть затихает и дремлет, но если надо… слово-то какое, а?.. если надо, то восьмидесятилетний в состоянии оплодотворить всех уцелевших женщин. Их выживает, как вы знаете, больше, чем мужчин, при любой чуме или любом катаклизме!.. Так что, дорогой Володя, не надо меня жалеть. Я не трахаюсь потому, что нахожу игру в «Троецарствие» намного интереснее, чем секс. Но, если понадобится…

Он рассмеялся, видя мое ошарашенное лицо.
...

Отрывок два-с

...
Тамара раскраснелась, пугливо оглянулась:

– Не знаете, здесь туалеты общие?
– Нет-нет, – сказал я успокаивающе. – Здесь по старинке. Мужские отдельно, женские отдельно. Даже в разные двери входите…

Она сказала торопливо:

– Тогда я отлучусь.
– Попудрить носик, – сказал я.

Она переспросила в недоумении:

– Что-что?
– Так говорили раньше, – объяснил я. – Эвфемизм. Раньше не говорили прямо, что идут срать, а что-нибудь эдакое иносказательное. А пудра была в старину, когда еще кремы ее не вытеснили…

Она слабо улыбнулась и ушла. Я смотрел, как она идет между столами, красивая и строгая, настоящая барышня из княжеской семьи, немногие мужчины в зале незаметно провожали ее глазами.

Бокал шампанского не опьянит, но дает блаженную легкость мышления, и хотя я понимаю, что эти вот, провожающие ее взглядами, дрючат ее в воображении, это веселило, а не раздражало, мы же люди, а люди – это маски, маски, маски…

Все мы знаем, что она пошла если не срать, то пописать, вполне естественный процесс. Все мы писаем, ничего в этом нет постыдного, но официально она пудрит носик или зачем-то моет руки. Этой версии придерживается и она, и все в зале.

Я тоже делаю вид, что она ходила мыть руки или просто посмотреть на себя в большое зеркало. В смысле, брешем даже без особой надобности.

Другое дело, что в каждом из нас моря и даже океаны настоящей гнусности, преступности, ужасающих мыслей и разрушительных стремлений, о которых говорить в самом деле нельзя. Сознание, как говорят знающие, – это тончайшая пленочка на горле кувшина с кипящим молоком низменных инстинктов, страстей, желаний, похоти…

Про инстинкты молчим и стараемся не то что не заглядывать в них, но даже делаем вид, что они остались у обезьян, лемуров и пресмыкающихся, а у нас только эта вот пленочка от горячего молока, а самого молока и нет. Увы, даже под эту тоненькую не решаемся заглядывать. Даже самый благопристойный человек – сплетение низменных позывов, подлых страстей и омерзительнейших желаний. Но, к счастью, язык дан для того, чтобы скрывать мысли, а строгие законы религии, морали, этикета, правил держали и держат в узде желания и поступки. Если бы мы смогли прочесть мысли друг друга, мы бы перебили один другого.

Человечество только потому и существует, что мы все врем друг другу. Сперва родителям, потом в детском садике, в школе, институте, врем студентам и преподавателям, потом коллегам, шефу, улыбаемся на посту ГАИ, вообще всю жизнь говорим лживые заученные слова. Это норма, так принято, в помощь врунам даже выходят пособия, с каких слов нужно начинать беседу и как ее строить и о чем ни в коем случае нельзя говорить.
...

Отрывок три-с

...
Тимур обедать ушел в другое кафе, как он сказал, там встреча, а вернулся с кучей ярких рекламных буклетов и довольно толстой книгой в ярком оформлении. На обложке блондинка с башней волос широко улыбается сильно накрашенным ртом, внизу броским шрифтом название: «Тридцать основных ошибок при собеседовании».

– Что, – спросил я с подозрением, – и ты подыскиваешь работу?

Он скривился:

– Да пора бы с таким шефом. Но пока это для жены.
– А что с нею?
– Уже два месяца, – сказал он хмуро, – проходит всякие тесты! Очень успешно, говорю без ложной скромности.
– Поздравляю.

Он махнул рукой и поморщился сильнее:

– Если бы только тесты! Зато почему-то всегда проваливается при личной встрече. Где-то врет не то, что нужно.

Гулько прислушался, сказал с самодовольством:

– Дилетанты… По мне, так нет лучше труда, чем Дэйл Карнеги. «Как заводить друзей и влиять на окружающих». Там подробно расписано, когда и что кому говорить. И сколько… Правда, книга в пять раз толще, но прочесть стоит. Классная книжица!
– Это тот, который заставлял все время улыбаться? – спросил Тимур.
– Тот, – подтвердил Гулько. – Человек с улыбкой нравится всем!

Тимур поморщился:

– Брехло.
– А кто из нас не брехло? – изумился Гулько. – Разница только в том, что одни брешут постоянно, а другие только по необходимости.
– Постоянно брешут все, – мягко сказал Роман.

Гулько поморщился:

– Ну, если в широком смысле, то да, конечно. Сегодня такая жара, с утра ходил голым, пока завтракал, а потом все равно пришлось напяливать гребаные штаны, рубашку, туфли… Смотрю, все на улице тоже такие же…
– В смысле?
– От жары асфальт плавится, – сказал Гулько зло, – а все в рубашках… Кто-то даже при костюме. Гребаный дресс-код соблюдают! У всех на мордах крупными буквами, что содрать бы с себя все на фиг, чтобы как бабуины…
– Мы не бабуины, – строго сказал Тимур. – Потому и…
– А может быть, – сказал вдруг Роман задумчиво, – уже можно и слегка побабуинить?

Тимур сказал строго:

– Еще чего! И так уже обабуинились дальше некуда!
– Да, – согласился мудрый Василий Петрович, – обабуинивание чревато. Может разом рухнуть все здание, что строили десять тысяч лет.

Я ничего не сказал, мне положено изрекать только умные мысли, а также руководящие директивы, но в своем кабинете подумал невольно, что, вообще-то, если вдуматься, вся наша цивилизация людей построена на лжи. Все, кто не врал, остались неандертальцами и не смогли создать общества. Чтобы уживаться, пришлось смирять свои чувства и врать, врать, врать… Кто не врал, того изгоняли, ибо такие неудобны в обществе. В обществе надо уживаться, это неприятно, зато общество – сила, оно дает защиту, оно позволяет развиваться.

Только животные не врут, а человек начал врать с момента, как сорвал запретный плод в раю. Соврали Адам и Ева, перелагая вину за сорванный плод друг на друга, потом на змея, соврал Каин, когда его спросили, где брат, соврал Авраам, посылая жену к фараону, трижды за одну ночь соврал святой Петр… Все врали, на этом строилась культура и создавались все новые и новые запреты, чтобы удержать ужасающую правду под тяжелым прессом. К первому запрету Творца не жрать с запретного древа добавились четыре заповеди Ноя, потом десять заповедей Моисея, потом еще и еще, и на могиле истинной сути человека тяжелых камней становилось все больше. И все одни запреты, запреты, запреты…

Эти запреты придумывались и вводились в обращение с интервалами в тысячи лет, а сейчас пришло время, когда рушатся десятками в год.
По спине побежал нехороший холодок. Люди просто живут, занятые рутинной службой, походами в магазины, вечеринками, прелюбодеянием, сидением перед жвачником, а привычный мир стремительно приближается к ужасающему концу, которого никто не видит.
Все чаще говорят о прозрачности, переводя этот банковский термин и на отношения между странами, обществами и даже отдельными людьми. И вряд ли понимают, что подрывают, как свиньи под дубом, корни человеческого общества, человеческих отношений.
...

Отрывок пиздетс

...
Она улыбнулась. Я смотрел сочувствующе, это третий брак Алёны, тоже не очень удачный, но у нее все впереди, сейчас в среднем в брак вступают пять-семь раз, а рожальный возраст отодвинулся до пятидесяти лет.

Я, правда, в официальный не вступал ни разу, но гражданских было несколько, и все распались просто и безболезненно. С некоторыми из этих женщин иногда даже встречался и позже, когда их мужья уезжали в командировку. Я не настолько уверен в своей неотразимости, просто после финансового кризиса три года тому многие фирмы оказались в глубоком минусе, ряд просто обанкротились, а моя оказалась в числе немногих, которая даже ускорила победный рост, так как многие с горя и разочарования начали искать утешения в виртуальном мире.

Мужья молча принимали, что после встреч со мной их жены возвращаются в дорогих шубах, а то и на новеньких авто, сейчас рациональный мир, чувство собственности – атавизм, так что все путем…

Недавно на экраны вышел мегаблокбастер «Авраам», в нем подробно, всесторонне и даже сладострастно рассматривался ранее тщательно замалчиваемый эпизод из Библии, когда гонимые голодом прародители евреев Авраам и Сара пришли в Египет. В Ветхом Завете сказано предельно просто:

«9. И поднялся Аврам и продолжал идти к югу.
10. И был голод в той земле. И сошел Аврам в Египет, пожить там, потому что усилился голод в земле той.
11. Когда же он приближался к Египту, то сказал Саре, жене своей: вот, я знаю, что ты женщина, прекрасная видом;
12. и когда Египтяне увидят тебя, то скажут: это жена его; и убьют меня, а тебя оставят в живых;
13. скажи же, что ты мне сестра, дабы мне хорошо было ради тебя, и дабы жива была душа моя чрез тебя.
14. И было, когда пришел Аврам в Египет, Египтяне увидели, что она женщина весьма красивая;
15. увидели ее и вельможи фараоновы и похвалили ее фараону; и взята была она в дом фараонов.
16. И Авраму хорошо было ради ее; и был у него мелкий и крупный скот и ослы, и рабы и рабыни, и лошаки и верблюды».

То есть уже тогда был преподан урок, суть которого понимается только нынешним поколением, да и то не всеми. Важно родство душ, а не тот пустяк, с кем спит твоя жена, кто засовывает ей пенис в разные места и рычит от удовольствия, заодно и ее заставляя стонать от наслаждения.

Фильм, надо сказать, тряхнул, так как хоть все мы и занимаемся блудом, что постепенно теряет высокое имя порока, превращаясь во что-то совсем мелкое и негероическое, но в отношении предков как-то подразумевалось, что они все святы и непорочны.

При просмотре этого фильма сперва был шок, как такое можно, многие прямо во время киносеанса принялись отыскивать и перечитывать это место в Библии, уверенные, что создатели фильма пошли на подлог, а когда все-таки нашли, ощутили глубокий стыд за таких безнравственных и бесчестных предков.

И лишь к концу фильма ко многим пришло понимание, что вовсе не трусостью руководствовался Авраам. Он предложил этому дикарю, кем являлся фараон в той дикарской стране, совершеннейший пустяк: всего лишь влагалище да анус Сары, а сам имел за это «…мелкий и крупный скот и ослы, и рабы и рабыни, и лошаки и верблюды», которые были в его положении намного важнее. И когда он покидал Египет, с ним была и любящая Сара и огромное богатство, накопленное в Египте, благодаря тому, что он «брат Сары». По сути, Авраам уже тогда был цельным и последовательным человеком двадцать первого века нашей эры, намного опередившим время, а мы все века и даже тысячелетия оставались на уровне мышления древних египтян.

Нет, все было гораздо хуже: мы даже сейчас уже ведем себя нередко, как Авраам, но в отличие от него страдаем от резкого расхождения морали официальной и жестокой реальности. Любой муж, отпуская жену работать секретаршей, прекрасно понимает, что босс ее дерет во все щели, она сосет у него, как только он того изволит, но муж и жена оба делают вид, что ничего такого не происходит.

Вообще любой мужчина, позволяя жене работать, поступает, как Авраам с Сарой. Разница только в том, что иногда и он, в отличие от Авраама, работает тоже. Офисные романы всегда были реальностью, и замужняя женщина обязательно найдет возможность посовокупляться с коллегами. Просто так, для закрепления контактов. Но, конечно, предпочтительнее с шефом и его заместителями, прямой путь, как для Сары, к недоступным для рядовой офисницы благам.

Муж это прекрасно понимает. И если его жена обгоняет в карьере подруг, то заслуга во многом благодаря аналу и умелому минету, это понятно всем. Доказывать с пеной у рта, что это не так, его жена честная, это нарываться на скрытые усмешки и неубедительно вежливое поддакивание.

Единственное спасение – это принять новые реалии. А в них нужно всего лишь признать, что секс – это самая важная вещь разве что для подростков. По мере того как человек взрослеет, у него появляются другие приоритеты. Некоторые, правда, не взрослеют до старости, но большинство все-таки доживают до понимания, что рядом с действительно важными делами это такая незначительная мелочь, что никак не должна влиять на умного человека.
Все взрослые это понимают, остается только крохотный шажок до признания. А с этим туговато даже сейчас.
...

@темы: То, что прочитала, У меня богатая фантазия и больное воображение

---

День -20

Наверное, я совсем уже старомодна.

Наверное, мне давно пора на свалку, поскольку неистово модернизироваться и отрицать устои я не могу. Для меня это как пол руки оттяпать.

Я не считаю, что моногамия - это увечность. Для меня важно быть тем, кто я есть, а не продаваться очередному веянию.
Для меня считается недопустимым в процессе серьезного разговора использовать смайлики. Это, для меня - аморально. Неуважение партнера - просто через край. Даже если ты плачешь. Хотя нет, не так. Если ты плачешь - то ТЕМ БОЛЕЕ. Простительны ошибки в тексте, но не смайлики. Смайлики для хорошего настроения. СМАЙЛики, млять. От англ. "улыбка, улыбаться". А не тогда, когда ты общаешься с человеком на серьезную тему, которая грозит конкретным шагом назад во взаимоотношениях, а может быть и шагом вперед, к разрыву связи.

Когда мне пишут смайл, у меня на лице тоже появляется "смайл".

Только у нас его зовут оскал и он не предвещает ничего хорошего.


А так, вроде бы обыкновенный рабочий день.

P.S. Люди эгоисты! Те, кто не думает о чужой работе! Те, кому наплевать, что на том конце провода тоже сидит живой человек! Я люблю вас, уроды!

@темы: Отсчет, Жизня, У меня богатая фантазия и больное воображение, Мясо своего вида лучше усваивается...

---

День -19

Я сегодня такая молодец, такая молодец!

Начну с грустного, но потом будет уставшее хорошее.

С самого утра меня разбудил звонок моего руководителя по диплому. Когда мне представились "Это Вера Сергеевна", я, спросонья, честно пыталась вдуплить в ходе разговора, кто это, у что этому от меня надо. Потом оживилась с мыслью, "Ура, наконец-то этот параноик мне позвонил!"

(небольшая сноска)

У меня очень странная руководитель. Вроде всё хорошо, только она - человек-перезагрузка. Есть 4 типа характера, и есть пятый элемент, редко встречающийся, поэтому в классификацию его не пишут, а за экземплярами идет охота. Его так и зовут "перезагрузка". Но я всё равно рада, что именно она, а не ужас нашего факультета - В.А.МАКАРОВА (свят, свят, свят). К моему преподу просто нужно ходить, ловить, затаскивать в темный уголок, чтобы В.А. не видела и спрашивать про диплом. Иначе В.А. жизни не даст ни мне, ни моему руководителю. НО,я руководителю не для того номер своего телефона ДВАЖДЫ давала, чтобы эта дурында паранойила и не звонила мне под предлогом: "Я не хочу, чтобы у студентов был мой номер, они потом мне звонят по чем зря!"

Ну так вот. Мы состыковываем, как и когда я забираю диплом и я честно встаю влачить своё существование за комп, ибо спать уже поздно, а вставать и ехать еще рано.

Первым в списке дел был вокзал, а именно: узнать на счет перевозки вещей. Там меня ждал жесткий облом, ибо перевозкой малогабаритов они перестали заниматься уже как 2 года и есть только контейнер на 20 тонн. ДА Я ТАМ И БУДУ ЖИТЬ!
И стоит вся эта музыка аж-но 30 штук.

Поэтому я буду искать грузоперевозки или же машину... Машину - вряд ли найду, но очень хотелось бы.

Дальше я пошла в банк, посоветовалась там с милой тётей, потом на работу, забрала оттуда справку и тут мне звонит мой руководитель.

Бааа..!

Вообщем, я еду в инст, там мне пишут сразу отзыв, показывают недочеты диплома и пишут сразу же рецензию и находят рецензента! К-к-комбо, блять!
Потом, дождем поливаемая, я чешу на остановку и еду домой.

День очень насыщенный.


P.S.А еще у меня чего-то болит зуб. А к стоматологу я попаду только в следующем месяце. Печаль-беда.

@темы: Отсчет, Жизня, Девочка-катастрофа снова в игре©